– Козловский! – тоже хлопая, прокричал ей старик Григорий.
– Да ну? – изумился Теребилов и сорвал с головы тюбетейку.
– Я б и сама догадалась, – разочарованно отозвалась Мария, вспомнив теперь, на чей голос был похож этот голос. Тот Козловский, которого она, не видя никогда, любила слушать по радио, был до этой минуты румяным и нежным брюнетом с воздушным кружевом на шее и заплаканными глазами. Ей, бывало, и хотелось увидеть хоть однажды, как он поет, дрожа ресницами: «А-а! А-а! Месяц светит. А-а! А-а! Котенок плачет». Вот увидела, и что же – он непоправимо обернулся белесым стариком с залысинами, в галстуке «кис-кис», да и поет он теперь, как видно, что-то совсем другое...
– Разве это колоратура? – страдальчески крикнул ей старик Григорий, однако же лицом сияя и не уставая бить в ладоши. – Вот у Лемешева – да, колоратура!
– А как же! – обрадовалась Мария. – Я Лемешева слушать обожаю!
Где-то за спиной, поблизости, заныли автомобильные моторы. Толпа отхлынула и раздалась в стороны, пропуская к черным машинам Козловского, его приятеля, беспрестанно размахивающего своей единственной рукой, и всех, кто с ними был, как в серых костюмах, так и в черных, также и дамочек – они еле поспевали за костюмами на своих высоких тонких каблучках, и все о чем-то тихо лопотали и чему-то громко ахали.
Дверцы машин наконец захлопнулись, моторы взвыли, рукоплесканья стали опадать, толпа сомкнулась. Часть ее ринулась в ворота, увлекая и Марию, но старик Григорий вовремя схватил ее за локоть:
– После, не сейчас! Сейчас раздавят! – и потащил ее наперекор толпе куда-то вбок. Они протискивались, толкаясь и отругиваясь; Теребилов сзади все жаловался, матерясь, и тяжело дышал Марии в шею; их закрутило вдруг, вынесло на середину дороги, там их принял людской поток, двигавшийся мимо монастыря, повлек дальше в гору, к повороту шоссе и налево; миновав поворот, они спрыгнули, не сговариваясь, на обочину, бросили сумки и с размаху уселись на пыльный мох в тени пыльных акаций. Здесь обнаружилась пропажа безымянной тетки-хохотушки, имени которой, как вдруг оказалось, не знал ни Теребилов, ни старик. Пускай она была ни с тем и ни с другим, ничья: прибилась в магазине, в очереди за закуской – они забеспокоились о ней, как о родной: а ну как пропадет.
– Найдется, – беспечно попыталась урезонить их Мария, – поищет нас, поищет и вернется к машине. Разбудит Балобана – ему будет веселее.
– Балобанчик, Павловна, не твой персональный водила, – решил растолковать ей Теребилов. – Он нас с тобой не ждет. Он сюда приехал за своим хозяином Чебакиным с эпидемстанции, за его бабой, за его детьми, за его фотографом Парамоновым. Они тут третий день с ухой гуляют, Парамонов их фотографирует, а тебя Балобанчик, как и нас, подвез сюда по дружбе... Обратно, Павловна, – на автобусе, не барыня.
Лицо Марии стало набухать обидой и тревогой, и Теребилов поспешил ее утешить:
– Не куксись, Павловна; автобус – не лошадка; в Пскове будешь засветло, как я тебе и обещал... Не кукси рожу, я кому сказал, лучше – на, ломай колбаску: день рождения Пушкина объявляю открытым.
Он хватил о мох мятой тюбетейкой, распахнул свою сумку, достал круг краковской, бутылку белой и мастерски сорвал с бутылки жестяную крышку-бескозырку.
После всей тряски, давки и тревоги – куда как легко было идти, куда и все идут, в бодрой просторной толпе по упругому суглинку дороги меж сосен, пахнущих каким-то горьким медом. Иногда обдавало крепкими духами, потом, папиросным дымом, но то были недолгие запахи: как настигали они, так и улетали, гонимые сосновым спиртом, дыханием дороги, мха и подлеска. Толпа гудела негромкими разговорами, вдруг вспыхивала смехом тут и там, нетерпеливо поторапливалась, пыля и учащая дыхание, затем стала раздваиваться, большей и самой сплоченной частью своей продолжая идти по дороге прямо, а меньшей, самой безалаберной и беспокойной, вливаясь в лес за правой обочиной, туда, где много лет спустя появится турбаза из камня, – там разбредаясь, рассеиваясь, принимаясь петь на ходу, хохотать, шума ради аукаться и наконец высыпая из леса на огромное пологое поле, волнами льна сбегающее к черному бору.