Но со временем понятие «герменевтика» стало все чаще применяться по отношению к различным видам литературно–критического «инструментария»: источниковедения, формальной, традиционной, редакционной, а с недавних пор и всевозможных форм нарративной критики. Хотя подобные подходы принесли некоторые плоды, но были и потери: основной целью этих методик была реконструкция истории и религиозного устройства отдельных общин, стоящих за определенными текстами, а не постижение основной идеи текста.
Оба этих подхода были в значительной мере оттеснены третьей волной, так называемой «новой герменевтикой». Для нее опорной точкой в дискуссии стала немаловажная догадка о том, что люди привносят в решение задачи интерпретации свои собственные пристрастия и ограниченность. На каком–то уровне это наблюдение весьма полезно. Каждый из нас непременно несет в себе собственную «систему координат»; такого явления, как абсолютная непредубежденность, просто не существует. Новая герменевтика напоминает о том, что священный авторитет Писания не следует переносить на толкователя; что мы постоянно приспосабливаем новую информацию к уже имеющейся в нашем сознании «системе координат»; что некоторые представления, которые считаются несомненными, нуждаются в изменении или уточнении, а то и вовсе должны быть отброшены; что нам еще многому надо учиться, ибо мы отделены от авторов Писания временными, географическими, языковыми и культурными барьерами.
Но в то же время многие сторонники новой герменевтики заходят слишком далеко. Они утверждают, что, поскольку толкование каждого человека в какой–то мере отличается от любых других толкований, мы не вправе говорить о смысле текста как о чем–то объективно существующем. Смысл, по их мнению, пребывает не в тексте, а в читателях, толкователях текста. Если различные толкования допустимы, то говорить о правильном, или истинном, толковании невозможно; личные предпочтения, полагают они, лишают подобные выражения смысла. Если никакое отдельно взятое толкование не истинно, то либо все толкования одинаково бессмысленны (что ведет к герменевтическому нигилизму, известному под названием «деконструктивизм»), либо все одинаково верны, т. е. хороши или плохи в той мере, в какой они устраивают конкретного человека, группу людей или культуру или отвечают неким произвольным критериям. Рассуждая в таком духе, сторонники новой герменевтики поощряют разнообразные «прочтения» Писания: прочтение чернокожих обитателей Южной Сахары, прочтение либеральных теологов, феминистское прочтение, прочтение протестантов англосаксонского происхождения, прочтение гомосексуалистов и т. д. Проявляя исключительное почтение к плюрализму, присущее всей современной культуре Запада, новая герменевтика не признает несостоятельным никакое толкование, за исключением того, которое утверждает свою истинность и несостоятельность всех остальных.
Проблемы, связанные с новой герменевтикой, настолько сложны, что обсудить их здесь достаточно подробно не представляется возможным. Нужно отметить, что такой подход к толкованию во многом определяет не только современную библейскую экзегезу, но и такие области, как история, литература, политика и многое другое. Несмотря на многие достижения новой герменевтики, ее необходимо подвергнуть сомнению. Интуиция подсказывает, что в теории, которая провозглашает относительность всякого знания, почерпнутого из чтения, но в то же время производит бесчисленное количество книг, утверждающих правильность этой позиции, есть что–то неубедительное. Настаивать на том, что смысл привносится читателем и не зависит от текста, а затем создавать тексты, доказывающие эту точку зрения, — это просто недопустимое противоречие. И что еще хуже, радикальные представители этой теории заявляют, что авторский замысел не находит в тексте адекватного выражения. Они воздвигают между автором и читателем непреодолимый барьер и называют его «текстом». Ирония состит в том, что эти идеи высказывают авторы, надеющиеся, что читатели их поймут, авторы, которые выражают свои замыслы на бумаге и рассчитывают, что читателей убедят их рассуждения. Искренне хотелось бы пожелать, чтобы подобные авторы признали за Моисеем, Исайей и Павлом право на такое же уважение.
Трудно понять, почему люди, которые в силу своей ограниченности не могут достичь исчерпывающего понимания текста (или, если угодно, чего бы то ни было), не способны приобрести никаких достоверных знаний. Кроме того, сам факт несходства между людьми становится понятней в свете нашего общего происхождения; каждый из нас создан по образу и подобию Бога, Который владеет совершенным и исчерпывающим знанием. Воображать, что мы можем достичь знания, во всех отношениях равного знанию Бога, было бы идолопоклонством, но нет никаких причин считать, что мы вообще не способны получить объективное знание.