В невысоких зданиях, где расположились обе фирмы, часто до полуночи горел свет. Однажды, мучаясь бессонницей, я в половине третьего отправился прогуляться по территории — отмечая про себя, что в прежние времена меня бы тут же расстреляли, если бы я вдруг появился здесь в подобное время и без специального разрешения, — и увидел молодую женщину, которая стояла в проеме двери, ведущей в «Alice in Wonderland» («Алиса в Стране чудес» — таково было официальное название фирмы), и курила, ей было, наверное, около тридцати. По-видимому, она принадлежала к креативной команде, хотя, собственно говоря, насколько я тогда знал на тот момент, в этих фирмах все как один были людьми креативными. Я смущенно поприветствовал ее кивком головы и еле слышно сказал: «Привет!», она же безо всякого смущения спросила в ответ: «Что, не спится?»
Я кивнул.
— Мне тоже, — сказала она, — вот, решила не терять времени и попробовать решить одну проблемку, над которой мы все уже три дня бьемся.
— Ясно. А что за проблема?
— Смысла нет объяснять, для этого надо разбираться в наших делах. Это я не из высокомерия говорю, просто факт остается фактом. А как ваша книжная систематизация продвигается?
Ого, значит, она знает, кто я. Здесь, на нашей территории, далеко не все друг друга знают, и, поскольку я приехал относительно недавно, мне, как правило, приходится объяснять, чем я тут занимаюсь. Было заметно, что она без запинки и ошибок говорит по-немецки, но с отчетливым английским акцентом.
— С трудом, — ответил я ей. — По сути дела, каждое новое поступление порождает проблему и может потребовать нового принципа систематизации. Но ведь в конечном счете библиотека бесконечна.
Эту фразу я позаимствовал у Зандера, а он, мне кажется, у Борхеса.
— Кстати, меня зовут Ульрих Андерс, — сказал я.
— Я знаю. А меня Элинор Ригби[23].
Я обалдело уставился на нее, но она, казалось, привыкла к такой реакции и пояснила:
— Да нет, меня действительно зовут именно так. В конце концов, ну совершенно нормальное имя, или вы так не считаете? And you won’t believe it[24], я ведь действительно родом из Ливерпуля. Ну, я пошла, у меня как раз одна идея появилась. Мы мило пообщались. Постарайся хоть немножко поспать!
Я попытался. Я поставил у себя в квартире новую кровать, в ней спалось лучше, чем на старом матрасе, который лежал на полу, когда я сюда въехал. И еще попросил дать мне стол побольше, в остальном же все оставил без изменений, как было. Ванной я пользовался активно, проводя в ней целые вечера, а вот на кухню заглядывал только чтобы сварить кофе, потому что обедал и ужинал в одном из двух ресторанов у нас на территории.
Один ресторан назывался «Помидор», он был всего в пятидесяти шагах от библиотеки на противоположной стороне улицы, владел рестораном швейцарец. Теперь я вспомнил, что пару раз в обеденное время уже видел там эту молодую женщину, Элинор Ригби, с которой только что разговаривал. Другой ресторан находился в дальнем конце территории, в последней руине, которая была оборудована и отстроена внутри гораздо лучше, чем снаружи. В этом огромном двухэтажном комплексе размещалось раньше главное управление государственной полиции. Первой после падения хунты здесь появилась пекарня, можно сказать, небольшой хлебозавод, следом возникли разные ремесленные мастерские, которых первоначально, конечно, привлекли сюда заказы, поступавшие с территории. Кроме того, их появление здесь объяснялось недостатком помещений в полуразрушенной столице, потому и пришли сюда плотники, кровельщики, стеклодувы, каменщики, разного рода мастера по строительной части, а еще — часовщик, устроивший маленькую мастерскую на втором этаже. Ресторан, расположившийся, разумеется, внизу, открылся здесь совсем недавно, за несколько недель до моего приезда. Он носил звучное название «le plaisir du texte»[25], сиявшее элегантными неоновыми строчными буквами над входной дверью, но, вопреки ожиданиям, кухней заведовал вовсе не повар-француз с тремя мишленовскими звездами и высокими интеллектуальными запросами, а немец-самоучка, который при хунте сидел в тюрьме здесь, на территории, практически через стенку с камерой пыток, и был освобожден в суматохе последних дней режима.