Во время еды все разбились на группы по интересам. Зандер и Томми, люди одного поколения, тут же нашли общие темы, Элинор и Фродо начали с полным взаимопониманием горячо обсуждать новые игры для гипо-пада. А я молча сидел между ними и только временами поддакивал, когда Зандер спрашивал меня о чем-нибудь, пытаясь втянуть в разговор. Он явно решил поведать Томми о том, как мы с ним познакомились тогда на кампусе.
Потом, в ожидании десерта, мне стало как-то не по себе, я закрыл глаза и прислонился затылком к стене. В сознании стали всплывать картины аахенских лет, воспоминания о старомодной конторской атмосфере «Дель’Хайе & Мюнценберг», о запахах старины, когда я по утрам входил в офис, о моих поездках в Бельгию — в одиночку или вдвоем (с Антоном) — и в другие места, о моей славной квартире с окнами на рыночную площадь, и вдруг на меня накатила такая тоска по тем годам и тем местам, что я даже прослезился. Это состояние длилось не больше минуты, но Фродо, сидевший справа, легонько толкнул меня с озабоченным видом и в то же мгновение Зандер спросил, не плохо ли мне.
— Сейчас пройдет, — ответил я, и тут же принесли десерт.
Отдельных разговоров больше не было, все пятеро снова были одной командой. Томми спросил, не выходим ли мы иногда по вечерам «в город». Он так и выразился, будто мы жили в каком-то маленьком городишке, а не в столице, пусть растерзанной и запущенной, но все же столице.
— Я иногда хожу в клубы, — поделился Фродо, чем, надо признать, поначалу ошеломил меня. Фродо было девятнадцать лет, так что не было ничего странного в том, что по вечерам или по ночам он время от времени примыкает к группе себе подобных и окунается в бурление клубной жизни. С другой стороны, он — сын анархиста-часовщика, да и мать его была анархисткой, а я, будучи здесь, уже понял, что анархисты в основном люди очень серьезные и к развлечениям не склонны.
— А в какие ты ходишь? — спросила Элинор, и Фродо стал перечислять названия, которые я слышал в первый раз, «Гец» на западе или «Айрен» и «Попокатепетль» в центре, и еще другие, которые я ту же забыл. Элинор кивала, но ничего не комментировала, зато назвала еще один клуб, на Констанцерштрассе, «Last Exit British Sector».
— Но я там бываю раза три в год, — сказала она. — Когда вдруг хочется, чтобы вокруг тебя был один сплошной английский. Сам по себе он довольно скучный, много народу из Интернациональной комиссии и из миротворческих бригад.
Зандер все это время молча улыбался, его клубом была библиотека. Тогда я рассказал о своем стихийном посещении «Арены», всю историю целиком, начиная с переговоров у Кольберга, затем о дороге назад, преследовании Мариэтты, про ее встречу с двумя мужчинами в ложе и заканчивая новостями, поступавшими из пограничного района с Польшей. Никто из них этого клуба не знал. Элинор предложила сходить в «Арену» всем вместе.
— Может, прямо сейчас?
Фродо ответил, что вечером он должен помочь отцу. Он не распространялся подробно, в чем именно.
Томми сказал, что сегодня вечером он, как и каждую пятницу, едет в маленькое кафе на Фридрихштрассе под названием «У Лени», там бывает камерный джаз, живое исполнение, а он очень любит джаз.
От Зандера, казалось, ответа не ждали. На очереди был я, и, напуганный перспективой пойти вечером в «Арену» вдвоем с Элинор, заявил, что должен сегодня, как и всегда, продолжать чтение восьмисотстраничного боевика Грегора Корфа, чтобы мы смогли затем оформить эту книгу в библиотеке. Потом, покосившись на Зандера, который ободряюще кивнул, пояснил, о чем там речь.
— Вот это да, здорово! — сказала Элинор, — 1990 год, ничего себе! Меня тогда еще и на свете-то не было! К тому же — шпионаж, предательство. Мне такое нравится. Представляете, я только потом узнала, что один друг моего отца, который часто к нам приходил, служил в МИ6! Как книга называется — еще раз?
— «Заговор Сони», — ответил я. — Соня — отрицательный персонаж. Там есть еще парочка положительных, но я пока не очень много узнал.
— Хочу почитать. А где ее взять?
— Разве что в магазинах старой книги. Ну и, разумеется, у нас в библиотеке.
— Но я не хочу ждать так долго.
Я не знал, что ответить. Как ни странно, образумил меня Томми, взгляд которого можно было истолковать только одним образом: «Ну и дурак же ты, старина! Давно пора все понять!» Он бы наверняка и по ноге меня двинул для пущей ясности, если бы сидел ближе.