- Юго вернулся.
Он шел наперекор собственному решению. Выбрал щекотливую тему, зная, что Джастин не глупей его и сразу сообразит, куда гнет собеседник. Действительно, самым неприятным в Уорде - это чувствовали все, хотя в отличие от Чарли, не давали себе труда в это вдуматься, - были его проницательность и умение постигать мысли человека, порою даже быстрей, чем они складывались у того в голове.
- Майк совершенно изменился, - продолжал бармен.
- Все меняются, разве не так?
- Он хороший парень. Все его любили, каждый охотно с ним шутил.
- Еще бы!
- Он мухи не обидел.
- Точно.
- А теперь озлобился.
- Наверно, разобрался, что к чему.
- Вы хотите сказать, что помогли ему разобраться?
- Может быть.
- Вы с ним говорили?
- Немножко - он ведь работал у меня.
- Что же, к примеру, вы ему сказали?
- Что говорят и думают о нем другие
- Все, кого я знаю, считают его хорошим парнем.
- Послушайте, Чарли...
Казалось, Уорд решил разом открыть часть своих карт, и это доставляет ему чувственное наслаждение. Голос его стал непривычно звонок.
- Послушайте, Чарли, неужели вы считаете, что кому-нибудь из горожан, будь он настоящий американец, разрешили бы обосноваться на пустыре, принадлежащем муниципалитету? Не спешите с ответом. С чего начинают власти, когда человек строит дом? Посылают к нему инспекторов проверить, соблюдены ли элементарные требования гигиены и безопасности. Недавно я даже читал, что водопроводные работы могут производиться лишь официально зарегистрированными учреждениями.
Подобный оборот разговора явился для Чарли такой неожиданностью, что бармен даже не скрыл растерянности.
- Вы ему это сказали?
- Не только это. В жилищах запрещено держать некоторых животных. А вам, случаем, не рассказывали, что козы Майка живут вместе с его детьми и обеими женами? Слышите, с обеими женами! Что было бы с кем-нибудь из местных граждан, приведи он к себе в дом девушку и сделай ей ребенка? Добавьте к этому, что Елица-несовершеннолетняя: неизвестно, сколько ей лет.
- Это доказывает...
- Это доказывает, что Юго считают не таким, как остальных граждан, не ровней им, а человеком второго или третьего сорта, существом низшего порядка, полуживотным, что, кстати, очень удобно: он умеет все, берет дешево, к тому же экзотичен, забавен и позволяет над собой смеяться даже в субботу вечером, когда напивается. Не исключено, наконец, что грязь и беспорядок, в которых он живет, убеждают остальных в превосходстве их образа жизни. Думаю, что Майк начал отдавать себе в этом отчет.
- Благодаря вам!
Уорд не стал отрицать, чуть поджал губы и с удовлетворением погрузился в разложенную на стойке газету.
"Он нас ненавидит. На днях я писал тебе, что ему страшно. Это было верно, может быть, верно и сейчас, но сегодня я знаю: важно другое - ненависть, которую я почувствовал в нем с первого дня, хотя и не подозревал, насколько она глубока.
Допускаю, что он в конце концов сосредоточит ее на мне лично - то ли потому, что я разобрался в нем, то ли потому, что я самый влиятельный и популярный человек в квартале. Даже когда Уорд читает в углу свою газету, я чувствую, что он следит за каждым моим движением: я словно болтаюсь у него на невидимой веревочке.
Так не может длиться вечно, а уезжать из города он явно не расположен. Напротив, вновь появился в бильярдной, и у меня, как будто в субботу ничего не про-ч изошло и у него был обыкновенный приступ печени. Сегодня под вечер принес готовую петицию о выдаче ему разрешения на торговлю пивом - хочет, чтобы я дал ее на подпись клиентам.
Ты спросишь, как я поступил? Взял и подписался первый.
Заведующий почтой уверяет, что Джастин - мазохист и что он, Чалмерс, не хотел бы оказаться в его шкуре. Я тоже не хочу. Предпочел бы даже не видеть в ней его самого.
Мне не терпится узнать, сослужило ли службу фото, что я тебе послал?
И еще мне хотелось бы рассказать, как он обработал Юго, о котором я черкнул тебе два слова. К сожалению, для меня это слишком сложно - такие вещи выше моего понимания.
У нас его не любят. Ему не доверяют. В баре у меня он так же одинок, как рыба в аквариуме. И все-таки никто при нем слова не скажет, не спросив себя: "А что подумает Уорд?"
Дошло до того, что атмосфера в баре стала натянутой. То и дело разговор надолго смолкает.
Есть кое-что почище! У штукагура Сауйдерса привычка сыграть перед обедом партию в кости - хотя бы со мной, если нет другого партнера. Так вот, всякий раз, когда Уорд оказывается рядом и пялит глаза на кости, Саундерс начинает нервничать, теряет уверенность и, в конце концов отчаявшись, швыряет игральный стаканчик через весь бар.
В детстве мать рассказывала мне о людях с дурным глазом. Ты сам из Италии и такие истории тоже знаешь. В сглаз я не верю, как и ты, но если есть на свете человек с дурным глазом,- это Уорд.
Рыжая Мейбл, что живет с ним в одном доме, начисто переменилась с тех пор, как у него завелись с ней дела. Она словно душу утратила. Ее подружку Аврору, а уж она ли была не жизнерадостна, иногда охватывает что-то вроде паники.
Если встретишь Большого Джима (он сказал, что на днях будет в Чикаго, и мы долго вспоминали тебя), он, может быть, пожалуется, что я старею и становлюсь чересчур провинциален. Я понял это по тону, каким он мне отвечал; тем не менее я убежден, что мои опасения - не выдумка.
Почему-не знаю. Но парни, которые толкутся в бильярдной, начали напускать на себя таинственный вид. На месте Честера Нордела - я о нем тоже писал: он редактор местной газеты - я не проявлял бы такого спокойствия. У него шестнадцатилетний сын, видимо, из "трудных" - его уже чуть не вытурили из школы. Так вот, я дважды видел его в бильярдной напротив, а это не место для мальчика из хорошей семьи. Вчера он явился туда средь бела дня, во время уроков, под носом у отца - типография Нордела совсем рядом. Вошел через черный ход, как в подпольную забегаловку при сухом законе.
Поговорить с Норделом я не решаюсь - надо мной без того потешаются. Только и слышишь от клиентов:
- Ну, что твой Джастин?
Только вряд ли и у них на душе спокойно. Кстати, хочу попросить тебя о маленькой услуге. Меня только что навело на эту мысль радио. Никак не найду здесь подходящего электропоезда для своего старшего. Я ассигновал на игрушку пятьдесят долларов и думаю, подобрать ее в Чикаго проще простого. Особых хлопот я тебе не доставлю - отправишь наложенным платежом, и все. Джулия не дает мне покоя: попроси да попроси Луиджи. На прошлой неделе она ездила в Кале, но подобрала подарки только для девочек.
Ты, должно быть, очень занят - скоро Рождество. У нас Санта-Клаус вступит в город завтра. Прошлый год он вылез из вертолета прямо у магазинов Кресса на Главной улице. В этом - спустится с Холма в санях, запряженных собаками: один фермер по соседству держит целую упряжку и согласился одолжить ее Торговой палате. Будет очень красиво. А помнишь, как мы с тобой встречали Рождество в Бруклине, когда были уличными газетчиками?.."
Письма, очевидно, разминулись по дороге: послание Луиджи уже лежало на стойке, когда на следующий день, около шести вечера, Чарли вернулся с Главной улицы, куда водил детей смотреть рождественскую процессию. Он надел свой лучший костюм и подбитое мехом пальто с бобровым воротником. Присматривать за баром осталась Джулия.
Все прошло очень удачно. Население города, включая жителей отдаленных окрестностей, наводнило тротуары, ставшие похожими на бутерброд с черной икрой; около пяти у муниципалитета загремела музыка. Затем мэр О'Даул, торговец скобяными изделиями, торжественно повернул выключатель на эстраде, и по всей Главной улице - от самой Вязовой до кожевенного завода и вокзала разом вспыхнули разноцветные лампочки, осветив яркую путаницу флагов, гирлянд и еловых веток.
У толпы вырвалось тысячеустаое "Ах!", с которым слились пронзительные голоса детей. Грохнула маленькая пушечка, и на вершине холма, у дома барышень Спрейг, старый Пеппер, отставной полицейский, вот уже лет десять с лишним изображавший Сайта-Клауса, поправил бороду и, запахнув красный плащ со шнурами на груди, вскочил в сани, которыми, опасаясь за собак, правил сам их хозяин-фермер, переодетый траппером, с кремневым ружьем за спиной и в треугольной шапке из дикой кошки.