Савелий никогда не пытался разузнать, но не переставал задаваться вопросом, кому в голову пришло построить в здешней глуши такой большой дом престарелых да ещё и сделать его исключительно женским.
Это было по-своему красивое трёхэтажное здание посреди живописного пейзажа, развернувшегося на берегу крохотного, но очень чистого озерца. Оно и дало название близлежащей захолустной деревеньке, жители которой были чуть ли не единственными обитателями этого дома. Случалось, конечно, что сюда ссылали на старости лет какую-нибудь достопочтенную бабулю её не менее достопочтенные родственники. Но происходило такое даже реже, чем Савелий решался посетить это место по терзавшему его на протяжении всей службы поручению. Дело в том, что абсолютно нерентабельная громадина на отшибе района выкачивала из муниципального бюджета последние деньги.
Но то ли из-за личной симпатии к управдому Крамору, то ли из-за страха перед собственной одинокой старостью Савелий так и не решался закрыть дом престарелых. Хотя настоящей причиной его нерешительности могло быть как раз то самое холодящее изнутри чувство. Савелий предпочитал объяснять себе такие необычные ощущения недовольством по поводу странного внешнего вида фасада.
«Это же дом престарелых! – каждый раз возмущался он про себя. –Здесь одни бабули, а они поналепили кругом молодые женские лица, да ещё и чёрте как: тут пара, там пять, над тем окном вообще пусто».
Это было правдой. Помимо узорчатой лепнины, бетонные стены главного входа украшали хаотично расположенные гипсовые лица девушек с распущенными волосами. Весной они скромно выглядывали из зелени вьюнов, затянувших рельефный фасад своими цепкими стеблями, а после становились ещё прекраснее, словно расцветая вместе с сотнями лилово-розовых цветков, устилающих стены в разгар жаркого лета.
Иногда Савелию казалось, что год от года лиц становится больше, и тогда он успокаивал себя одними и теми же словами:
«Ты просто не заметил его в зарослях вьюна… Я же сюда по делу приезжаю, а не рожицы на стенах считать… разве их все упомнишь…»
Но в этот раз, когда Савелий нечаянно усмотрел между двух окон второго этажа белоснежное, точно вчера вылепленное, милое женское личико, стандартный набор доводов не помог.
Внутри будто продуло холодным ветром. Савелий закусил от страха губу и медленно отвёл взгляд от пугающей находки. Он попытался во всех подробностях представить, как за очередную слабость ему устроят разнос и попрут с должности, и, доведя себя до иступлённого отчаяния, что есть мочи закричал на потирающего покрасневшие глаза Крамора:
– Бери доски и чтоб сегодня же вход был заколочен!
Понимая, что решение уже не изменить, Крамор лишь удручённо заметил:
– Ох, не гоже это, Глафиру-то только надысь схоронили…
– А дом престарелых тут причём?! – потеряв всякое самообладание, визжал Савелий.
– Так душа её ещё не вышла, бродит здесь по родным комнаткам, прощается…
– И за что мне всё это! – уходя, простонал ненавидевший суеверия Савелий.
Беспокойные сны
– Сначала я шла по такому широченному коридору, – Эллен демонстративно раскинула в сторону руки, – нет, ещё шире, там спокойно бы разошлись человека четыре. И он такой светлый: ни одного окна, светильников я тоже никаких не помню, но светло, как сейчас на улице.
Иду я, в общем, по этому коридору и рассматриваю стены. Не знаю, чем они меня так привлекли, может, цветом, мне всегда голубой нравился. Где-то краска потрескалась, где-то совсем отвалилась, но ужасным это не выглядело, скорее напоминало большой неухоженный дом… или даже заброшенный… Да, точно! Казалось, что я в заброшенном доме. Там ещё пахло так странно, как у дедушки в сарае, опилками какими-то. И ещё землёй… Да-ааа… как в твоём огороде после дождя.
Так вот, вдруг я слышу: замяучила кошка. Но не как в прошлый раз. А протяжно, прям с надрывом, так Полкан скулит, когда его дедушка с собой не берёт. И не понятно, откуда она кричит с улицы или где-то в доме. Тут я, как обычно, оказываюсь у двери. Она ещё старее, чем была: тёмная вся, щели между досками – хоть заглядывай, но мне почему-то не захотелось. Я только толкнула её со всей силы, а она даже не дёрнулась, будто гвоздями заколочена.
Кошка стала мяукать ещё сильнее, крик был со всех сторон, и я поняла: она просит, что бы я её нашла и выпустила на улицу.
Потом… я опять очутилась у двери, только эта была другая, совсем новая, даже не крашенная. От неё пахло деревом, и мне захотелось к ней прикоснуться. И, как только я дотронулась, дверь тут же открылась.