Джосселин похолодел. Внутри него как будто всё оборвалось.
– Не помню такой, – хозяин равнодушно пожал плечами и повернулся к блюду с виноградом, намекая, что беседа окончена.
Но тот так не считал: он резко бросился вперёд, и у горла Казима оказалось острие меча.
– Говори!
– Действительно… – ядовито протянул тот и улыбнулся. – Кажется, была какая-то некрасивая женщина… Светлые волосы, да, Хафиз?
– Несомненно, господин! – злорадно подтвердил евнух. – Уродливая просто! Мы не могли себе позволить смотреть на такое убожество и отдали эту женщину торговцу.
– Какому? – глаза Джосселина налились кровью.
– Совершенно не помню имени. Он пару раз привозил товары – из Басры, кажется…
– Несомненно, хозяин! Неизвестно, где он теперь, – слащавым голосом повторил Хафиз, глядя, как рука чужеземца, сдерживающегося, чтобы не нанести удар, дрожит от напряжения, и упиваясь картиной чужого бессилия.
А Джосселин всё не мог заставить себя отодвинуть клинок от горла Казима – слишком сильно хотелось вернуть жестокие слова обратно ему в глотку! Доминик, поняв, что сам тот не отойдёт, осторожно подошёл ближе.
– Если ты сейчас его убьёшь, никого из нас уже не выпустят. И ты больше никогда не сможешь найти Бернадет, – прошептал он. – А она, может быть, ещё ждёт…
Джосселин глубоко вздохнул. Очень медленно он расслабил напряжённую руку, чтобы отвести острие, но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Казим схватил лежащий рядом палаш и замахнулся!..
Месть не свершилась: сабля встретилась с мечом из дамасской стали. Несколько молниеносных движений – и палаш вылетел из рук господина. В чёрные ненавидящие глаза сарацина смотрела холодная сталь тёмных глаз, опоясанная грустью и странной тоской.
Доминик продолжал держать клинок в направлении араба, и взгляд его был странен – был жёстким, холодным, но уже через мгновение в нём мелькнуло и что-то иное: какая-то жалость, или, может, ужас – вызванный его машинальным действием, которое Пелерин, похоже, сам не ожидал от себя…
Не пряча оружия и всё время оглядываясь, незваные посетители покинули негостеприимный дом. Забрав во дворе коней, они направились к выходу на улицу и только там, за забором, вложили мечи в ножны.
Хафиз подошёл к господину. Тот стоял у окна, провожая чужеземцев ненавидящим взглядом.
– Я отомщу! – бледными от гнева губами произнёс он. – И ты не спрячешься за маской.
Глава 2
Долгожданный день, наконец, настал! – трудные поиски были окончены, султаном был назначен приём. И многие из отряда впервые беспокоились о благополучном завершении своей миссии – ведь страшнее сделать неверный шаг, когда труд почти вознаграждён, чем когда ещё не приложены усилия.
Пелерин же был крайне опечален – солдат Жан Эрнет, которому он пытался помочь, в обратный путь с ними не собирался. И дело было не в том, что он разыскал свою жену и оставался с ней здесь – нет, ему удалось найти о ней лишь память: только жёлтые барханы, под которыми почила его несчастная Амели, не выдержавшая тяжёлой работы на новых господ. Увидев их, он лишился рассудка: в припадке ярости от душевной боли кинулся на ближайшего сарацина, но напоролся на его палаш…
Теперь Доминик не находил себе места, всё время думая об одном: что это он предложил Жану Эрнету вернуться сюда. Имел ли он право ещё тогда, в той таверне, противиться воле небес, разъединивших Жана с женой? Если бы он сразу решил, что не в силах ничего изменить, ничем помочь, то Эрнет до сих пор бы жил…
«Но был бы он счастлив тогда? – оставленный один на один со своей бедой, без надежды бороться…», – снова подумал он мрачно. Тяжело вздохнув, он попробовал, было, остановить поток мыслей, но они уходить не спешили, заставляя думать о себе, о его возможной вине и о том, что называется смирением.
«Нужно ли было мне смириться, узнав его историю, и оставить всё, как есть, а не предлагать ему другой путь?..», – размышлял он. Беспокоил его и другой вопрос: имел ли он сам право двигаться своим собственным путём – не тем, который с такой очевидностью небо давало ему? С тех пор, как он оказался в этом веке, таком далёком от его родного, он только и делал, что пытался найти выход обратно, все мысли и силы тратил на поиски, напрочь забыв о радостях жизни, о возможном счастье… «Так было ли это верным – проводить своё время жизни так, не позволяя себе радоваться этому данному миру и надеясь, что когда-нибудь удастся вернуться туда, где я до сих пор желаю оказаться?..», – подумал он и, услышав вдруг звон упавших на мраморный пол монет, очнулся, наконец, от своих мыслей, чтобы снова попытаться сосредоточиться на том, что происходило в зале.