Заир поймал вопрошающий взгляд, но ответа у него не было: он понимал, что она хочет услышать, но не мог ей этого сказать. Как он мог ответить, что нужно всегда бороться? – за себя, за свою жизнь, за судьбу и любимых людей… Как он мог сейчас призывать её к борьбе, стремясь, наоборот, чтобы она остановила свой бег, забыла о способном защитить её мече и осталась во дворце султана, которому он верно служит?..
Он не нашёл ответа, и вокруг воцарилась тишина. Флейта, которая ещё недавно источала свою странно тоскливую мелодию, тоже смолкла, будто прислушиваясь к их разговору, который так резко и внезапно иссяк, и Доминик вдруг усмехнулась: слова затихли, а горечь – осталась… Она так хотела, произнеся вслух, разрушить её, разрушить ту боль, которую она носила в своей памяти, и освободиться от этой тяжести! Но, оказалось, она сама только пнула и разбудила дракона в своей душе, и теперь он, разбуженный, не хотел тихо лежать и готовился к огненной буре.
Ей нужен был выплеск, выход для гнева и страха, которые столько времени копились внутри! Ей нужен был кто-то мудрый, кто бы понимал её…
– Ворота, Заир, – стражи меня не пропустили, а я должна выехать – могила Онфруа…
– О, мне нужно идти! – извинившись, он резко покинул её и быстро скрылся из глаз, свернув за поворотом уводящей в сторону тропинки.
Доминик удивилась, но долго над его уходом размышлять не стала и даже порадовалась своему одиночеству на просторе. Правда, насладиться им ей всё же не удалось – вскоре за кустами, как будто случайно найдя именно это место, появились слуги. «Похоже, Заир тоже уверен, что мне нельзя оставаться одной…», – с досадой отметила она. Впрочем, ещё сильнее она бы озадачилась, если бы догадалась о причине его внезапного ухода – а он просто не знал, как объяснить, что владыка приказал не выпускать её с территории дворца!..
Она вернулась обратно, в свои покои. Здесь было всё также шумно, суетились служанки, и Доминик укрылась от навязчивого внимания в спальне.
Отдохнув немного на мягкой свежей постели, скучающим взором она осмотрела уже знакомый интерьер, и взгляд её остановился на шкатулке, стоящей на столе. Подойдя и с интересом протянув руку, она вдруг лишь осторожно провела по ларцу пальцем, и на лице её проявилось какое-то сомнение или разочарование, а, может, и растерянность… Такая, которая возникает, когда через много лет прямо перед собой внезапно видишь то, что считал безнадежно утерянным, то, что когда-то было важным для тебя и дорогим…
И ведь было время, – пусть уже слишком давно, в двадцать первом веке, где её звали именем Эрика, – когда она очень любила красивые вещи! И будь сейчас здесь та девушка, теперь такая далёкая, она уже прыгала бы от счастья просто держать в руках столь изысканную вещь, просто находиться рядом с ней! Но Эрики больше не было…
Да, шкатулка была восхитительна, как, – она понимала, – и то, что лежало внутри! Но Доминик не могла себе позволить ничего – никакого лишнего любования, никакой радости… Она смотрела на этот предмет, который раньше привёл бы её в восторг, так, будто находилась в музее и рассматривала экспонат – он был красив, и необычайно, но она глядела на него, как на временную красоту, которая не может ей принадлежать и на которую можно лишь бросить пару взглядов, чтобы потом больше никогда не встретить…
Решившись всё же, она чуть приоткрыла резную крышку бережно и с проснувшейся на миг особой нежностью, которую молоденькие девушки испытывают к прекрасным вещам. Внутри сияла роскошь. И в былое время, забыв обо всём на свете, Эрика уже высыпала бы все украшения на постель, чтобы часами перебирать их, как священные чётки!.. Но не теперь…
Закрыв шкатулку, она отрешённо присела на кровать, понимая, что не может… не может поступать так свободно и легко, как раньше… Она хотела бы подскочить, смеясь от радости, высыпать драгоценности и копаться в них, но – пуф!.. Как пустой звук, это воспоминание было лишь отголоском её прошлого. Теперь она, Доминик, не могла поступить так по-детски наивно, или по-девичьи искренно, – что-то не позволяло, словно в сердце была чёрная яма, не позволяющая через себя перепрыгнуть…
Раздался шорох – дверь осторожно отворилась, и в комнату заглянула молоденькая Инас.
– Госпожа! Владыка желает войти… – она замерла в ожидании, но Доминик не знала, что ответить, чтобы никто не догадался, что она понимает арабский. Пока она думала, как выпроводить служанку ни с чем, в комнату, не дождавшись приглашения, уверенно вошёл султан. Инас тут же покинула их, и он довольно расположился на тахте, будто вовсе не заметив неприятного удивления Доминик.