Доминик думала о том, как снова пересечёт эти ворота, и о том, удастся ли ей сразу развернуться и уехать обратно, в эти пески, чтобы продолжить свой путь, и всё мчалась и мчалась, и ей становилось всё жарче и душнее, словно в ней самой начала иссыхать жизнь. Пейзаж мелькающих горячих дюн не менялся, и только всё тише и страннее становилось и внутри неё, и вокруг…
На душе было всё беспокойнее, и, похоже, не у неё одной – старик произнёс своё опасение вслух, и, услышав тревожные слова, она резко оглянулась; и внезапно остановила коня!
Там, далеко позади, не было видно горизонта – от неба до земли пространство было затянуто огромными тёмными клубами взвинченного в воздух песка. И вся эта масса, закрывшая собой дневной свет, направлялась прямо к ним… Надвигалась нежданная песчаная буря.
Доминик ударила шпорами по бокам коня и помчалась в сторону города, надеясь, что по пути найдётся хоть какое-то пристанище. Но дюны могли укрыть лишь навечно, засыпав горячим песком, как золотой пылью нереальных дворцов!
Ветер всё усиливался. И со всей резкостью она вскоре поняла – они не смогут добраться до ворот: Аженти бежит слишком медленно, и песчаная буря, набрав полную силу, нагонит их!
Остановив коня, медленно, будто решаясь в последний раз, она спустилась на землю.
– Что ты, милая? – закряхтел, кашляя, старик. – Надо всегда ехать вперёд, а то потом времени не станет. Забирайся обратно, а то худо будет!
– А мы уже приехали – у меня тут неподалёку второй конь, – солгала она. – Я сяду на него, а вы должны ехать дальше.
– И ты уверена?
Кивнув, она бережно, с нежностью погладила Аженти.
– Как хорошо… – устало усмехнулся старик. – Тогда прощай! Когда-нибудь, быть может, мы снова увидимся, в городе…
Он взял поводья и вдруг пристально на неё посмотрел.
– А я уж и не надеялся увидеть лицо человека в пустыне – ему ведь сначала надо вырасти, а потом и встретить тех, кому он может помочь, – захрипел он, смеясь над своей странной шуткой. – А теперь и умереть будет не страшно… Ведь правда?
Не дожидаясь ответа, он пришпорил коня, словно не желая, чтобы Доминик передумала. Но ей это и не пришло бы в голову.
– И умереть будет не страшно… – медленно, будто в каком-то полусне повторила она. И добавила:
– Но так хочется жить.
Она знала свой путь – нужно было двигаться к Святому Миру. Вокруг всё также не было видно ничего, что могло бы защитить от бури – ни камня, ни дерева… Она понимала, что теперь можно только лечь и укрыться одеждой, но продолжала идти вперёд, мечтая, чтобы стихия не растерзала её, пока она ищет убежище. Но она не ведала всей мощи песчаных бурь!..
Ветер резко усиливался. Сначала понемногу насыщался песчинками и в мягкой игре усыпал ими ресницы – а потом уже, будто злясь, горстью бросал в лицо! Небо соединилось с миром земным в одной кутерьме, и разобрать теперь нельзя было, где встаёт солнце! Ветер валил с ног, песок заплетал их тысячами нитей, будто извивались щупальца осьминога в смертельной схватке с жертвой.
Упав в очередной раз, она подняла голову, всей кожей вдруг ощутив, что больше никогда не увидит Аженти. В тщетной надежде отыскать в пелене мечущегося песка хоть какой-то намёк на очертания она всмотрелась вдаль, и, как в нереальном видении, ей даже показалось, что она увидела всадника. Тут внезапно до костей её прорезал холод: на миг Доминик почудилось, что старик обернулся, и лицо его кого-то напомнило – когда-то далеко, на асфальте!..
Она подскочила, схватившись за голову, которая стала гореть, будто её окунули в кипящий чан! Вокруг шумел ветер, но она больше не падала. Сквозь свои воспоминания и свет, пробивающийся через миллионы песчинок, в этом вихре, как будто голограммой опоясывающим её тело, она видела себя.
Вокруг не было никого, и только за жёлтой пеленой в голубой зеркальности вставало солнце. Она была одна, но уже не боялась и не торопилась идти: она знала, что теперь точно успеет, и хотела насладиться этим моментом. Моментом, который вернёт ей настоящее имя и жизнь.
Впереди расцветал новый день.