— Правильно! — согласился полковник и, помолчав, прибавил: — Миссия не из приятных.
— Садись, Константин Семенович, — предложил начальник. — Вот какая история… Обстоятельства дела сложились так, что нам пришлось задержать Уварова, сына Виталия Павловича. Сейчас он у нас. Беседует с Глушковым. Мальчишка совсем запутался. Связался с какими-то иностранными моряками, через воров доставал им документы, а сам как будто собирался поехать за границу. Паршивец… Вчера как раз пришло это судно и… кто его знает? Ждать было нельзя. Дело мы передадим в комитет, но надо бы поговорить с отцом. Как ты на это смотришь?
— Ну если надо, значит надо.
— Вот и прекрасно. Сейчас мы потолкуем с твоей артелью. Думаю, что это недолго. Потом ты поднимись наверх, выяснишь там всё, и отправляйся к отцу.
— Прежде чем говорить с отцом, я бы хотел сам разобраться. Нужно повидать сына.
— Ну разумеется! Делай как найдешь нужным, — сказал комиссар, нажимая кнопку звонка. Когда в дверях появился Киселев, он приказал: — Позови гражданина… из артели.
Улыбка на лице Самуила Григорьевича, когда он вошел в кабинет, походила на улыбку циркового артиста в момент исполнения трудного номера, но вошел он бодрой, уверенной походкой. Не зная, кто из двух начальник, он несколько растерялся и приготовленная им фраза приветствия осталась невысказанной.
— Гражданин Фельдман, если я не ошибаюсь, вы были членом партии? — после длительного молчания, иронически спросил комиссар, усаживаясь за стол.
— Что значит был? Я есть член партии.
— Сильно сомневаюсь… Впрочем, извините. Вы правы. В данный момент вы еще член партии…
Начальник управления пристально посмотрел на Самуила Григорьевича, надел очки и пододвинул зеленую папку.
— Вы полагаете, что можно заниматься подлогами, оставаясь членом партии? — спросил он, усмехаясь.
— Какими подлогами? Первый раз слышу. Тут какое-то недоразумение… Я ничего не знаю.
— Забыли! Могу напомнить. Если вы оперативны, то мы, по-вашему мнению, за вами не угонимся? Кого вы откомандировали в Сочи на самолете для подписания задним числом арендного договора со школой?
— Да что вы… При чем тут я… Договор у нас был подписан.
— Когда он был подписан? — строго спросил комиссар.
— Я точно не могу сказать… Мне докладывали, что всё в порядке.
— Гражданин Фельдман! — остановил его комиссар. — Не теряйте собственного достоинства. Не превращайтесь в мелкого жулика. Имейте мужество сознаться в своей ошибке.
— Ошибка! Подписание договора вы считаете ошибкой?
— Это будет зависеть от вашего поведения. Ошибка это или подлог?
— Может быть, это действительно ошибка, но я к ней не имею никакого отношения.
— Кто же имеет отношение?
— У нас есть правление, председатель…
— Хорошо. Передаю дело следователю. Пускай он точно установит виновника, — сухо сказал комиссар, закрывая папку. — Константин Семенович, как видишь, дело затягивается и напрасно ты за него ходатайствуешь. Не ошибка это! Самый настоящий подлог! Так и будем расценивать. Всё! Больше я вас не задерживаю.
— Извините, пожалуйста, но почему вы говорите «подлог»? Договор подписан с директором школы, — оправившись от первого потрясения, начал Самуил Григорьевич.
— Я директор школы, — перебил его Константин Семенович.
— Но я же не знал… Вы мне ничего не сказали…
— Вы что… идиотами нас считаете? — рассердился вдруг комиссар. — Гоните на самолете человека в Сочи…
— У меня есть свидетель, — вмешался Константин Семенович. — Она подтвердит, что в артели было известно о моем назначении. Кстати, она и договор печатала.
Самуил Григорьевич понял, что дело его безнадежно, но сделал еще попытку вывернуться:
— Ну хорошо. Я знал, но ведь приемо-сдаточный акт еще не подписан и Марина Федотовна числится директором. Если она подписала договор, он имеет законную силу.
— Я вижу, что гражданину Фельдману хочется втащить в это дело и запутать побольше людей, — холодно проговорил полковник. — Одному скучновато.
Видимо, это замечание сильно подействовало на Самуила Григорьевича: он даже вытянул вперед руку, как бы защищаясь.
— Хорошо. Я виноват. Один я. В самом деле, надо иметь мужество признаваться в своих ошибках. Я должен был поговорить с товарищем Горюновым, и он бы подписал договор…
— Самуил Григорьевич! — с упреком сказал ему Константин Семенович. — Уж если признаваться в ошибках, то признаваться до конца. Вы знали, что договор я не подпишу, а потому и поторопились.
— Пускай так. Но что же теперь делать? Ну случилось… Ну я виноват… Но ведь я не для себя!