— На двоих, пожалуйста.
Мы забираем две порции сочной, горячей шаурмы и выходим на улицу. Олли успевает дважды цапнуть себя за пальцы, торопясь расправиться с мясом. Я советую ему сдержать животный порыв и отдать шаурму мне.
— Зачем? — с опаской спрашивает он.
— Хочу кое-что продемонстрировать.
— Что еще ты собрался демонстрировать? — Олли не слишком по душе мое предложение и уж откровенно не нравится перспектива лишиться сытной еды, едва вонзив в нее зубы.
— Не бойся, твой обед никуда не денется, — обещаю я, однако мой друг чует неладное (а также, очевидно, запах бродячих кошек, шныряющих поблизости).
В общем, мне приходится по-всякому улещивать Олли и городить кучу вранья, прежде чем удается завладеть его шаурмой.
— За мной, — командую я и веду товарища мимо галереи лавок в угловой магазинчик Электрика. Колокольчик над дверью извещает хозяина о гостях; секундой позже шуршат шторы из пластиковых бусин и к нам выходит Электрик.
— Здорово, ребятки, я знал, что вы быстро… — радушно приветствует он нас и внезапно умолкает, увидев в моих руках шаурму. — Постой, Бекс… — робко лепечет Электрик.
— Привет, старик, — здороваюсь я, поднимаю руки над головой и начинаю яростно размахивать обеими порциями шаурмы, отчего горячее жирное мясо и пропитанные соусом овощи разлетаются по сторонам, пачкая стены, двери, окна, вентиляторы, телевизоры, чайники, шторы — короче, абсолютно всё. Даже Электрику достается фаршем в морду, после того как я дотягиваюсь до вентилятора на верхней полке, врубаю его на полную катушку и скармливаю электроприбору остатки шаурмы, наслаждаясь произведенным эффектом.
— Увидимся в следующую пятницу, — назначаю свидание я, затем выбрасываю промасленные салфетки и пакеты в мусорную корзину (в надежде, что Электрик оценит иронию) и удаляюсь.
У выхода мой взгляд падает на прелестную табличку: «ВХОД С ЕДОЙ И НАПИТКАМИ ЗАПРЕЩЕН». Я прячу улыбку.
— Чтоб ты сдох! — утробно рычит Электрик мне вслед. Довольный, я направляюсь к пабу. Олли догоняет меня и напоминает, что я обещал вернуть его порцию.
— Все верно, — отвечаю я. — Ты знаешь, где ее найти. Олли надувает губы.
— Мудак ты все-таки, Бекс.
В ответ я лишь пожимаю плечами:
— Это я уже слышал. И наверняка еще не раз услышу.
— Так что, ты на самом деле вышел из игры? — донимает меня Олли.
Я замедляю шаг и поворачиваю голову.
— Послушай, старик, вышел я или нет, как-нибудь сам разберусь, если, блин, не возражаешь. В любом случае решать только мне. Не тебе, не Электрику, не Соболю и, конечно, не Рори Бремнеру из шашлычной. Если уж Мэл со своими классными сиськами и занудными поучениями не смогла меня переломить, думаешь, это под силу вам? Я — сам себе хозяин, всегда им был и буду.
— Эй, я вовсе за тебя не решаю! Вообще-то я думал про себя, — пожимает плечами Олли.
Как обычно, он ни хрена не понял.
— Поди прочь, — деланно прогоняю его я.
Если честно, не знаю, сговорился ли мой друг с Электриком, чтобы побудить меня вернуться к старому ремеслу. В любом случае давил он на меня не хило. Вне зависимости от мотивов — благородных или наоборот, — Олли пытался воздействовать силой, а это далеко не лучшая идея. Родственники, учителя, подружки и друзья — сколько себя помню, все хотели, чтобы я плясал под их дудку, но если есть в мире вещь, которая заставит меня сунуть в зубы сигарету и упрямо скрестить на груди руки, то это щелканье хлыста над моим ухом. Наверное, из-за этого я и стал таким, каким стал. Если бы в детстве меня предоставили самому себе, возможно, к этому времени я был бы уже солидным врачом или управляющим в магазине электротоваров «Диксон».
— Злишься? — читает мои мысли Ол.
— Злюсь? С чего бы? — изображаю удивление я.
— Не можешь смириться, что Мэл стырила твою заначку?
— Да нет, — поразмыслив, отвечаю я.
— Тогда в чем дело?
Мне страшно не хочется откровенничать и выставлять напоказ свое личное несчастье в отсутствие студийных камер, софитов, оживленной публики и выхоленного ведущего, в которого при случае можно запустить стулом, и все же я пытаюсь поделиться с другом — может, почувствует, как мне сегодня хреново.
— Понимаешь, Ол, несмотря на все превратности судьбы, я не могу поверить, что Мэл меня бросила. Просто в голове не укладывается. Пускай мы с ней ругались по десять раз на дню, а в Рождество — все двадцать, но в конечном счете я ведь ее любил. Она была… моей жизнью. Моей единственной любовью.