— Вы куда-то спешите или у вас назначена встреча? — хмурится судья.
— Нет, просто при мне нет часов, — отвечает Олли. Вот и весь их разговор.
— Часы вам еще долго не понадобятся, — злорадно хихикает тюремный надзиратель, ведя нас по коридору.
— Вам-то какое дело? Только что обнаружили дырку в кармане? — спрашиваю я.
— Нет, просто я обожаю свою работу, — ухмыляется надзиратель. — Получаю массу удовлетворения, когда запираю под замок подонков вроде вас.
— Не очень-то вы любезны, — замечает Олли.
— Да, что мы вам сделали? — прибавляю я.
— Заткнись, кусок дерьма, и не раскрывай хлебало, пока тебя не спрашивают. Ты на моей территории! — Надзиратель больно пихает меня в спину.
Я бросаю взгляд на Олли, мой друг мгновенно его прочитывает.
— Эй, кажется, вы только что назвали меня ниггером? — говорит он.
— Чего? — рычит надзиратель.
— Я хочу видеть инспектора, — заявляет Олли. Ложка дегтя — все, на что мы сейчас способны. Подлить ложку дегтя в бочку меда надзирателя, не более. Серьезных проблем мы, конечно, ему не создадим, разве что проведет ночь-другую без сна, размышляя о своих карьерных перспективах.
Вскоре после этого нас с Олли разделяют. Несколько лет наипримернейшего поведения… и, садясь в фургон Электрика, я вновь вижу теплую улыбку друга.
— Привет, старик. Ну что, как заново родился, а?
— Если наденешь бумажный колпак и трижды в день будешь пичкать меня цветной капустой с сыром, сойдешь за тюремного весельчака-повара, — фыркаю я.
Олли не догоняет, о ком я, и требует пояснений.
— Проехали, — разочарованно машу рукой я, вспомнив любовь приятеля к игре «Двадцать вопросов».
— Где тебя высадить? — спрашивает Электрик, выруливая с парковки.
— Возле дома Мэл, — отвечаю я. Лучше уж сразу выслушать этот концерт.
Видите ли, в тот вечер мы с ней легко смылись бы от Соболя, не позови он подмогу. Туча копов в мгновение ока наводнила окружающие кварталы, так что нас накрыли почти сразу — мы не пробыли в бегах и двадцати минут. Ордер на арест Соболь раздобыл уже после того, как нас задержали. В свою очередь, Олли, придя домой, обнаружил, что его квартира превратилась в полицейский участок, и на следующее утро всем троим были предъявлены обвинения по делу об ограблении «Маркса и Спенсера»: мне и Олли пришили кражу со взломом, а Мэл, к ужасу последней, — попытку воспрепятствовать отправлению правосудия. Чарли, однако, встал на ее защиту: дескать, его секретарша не знала, что уносит в сумке краденое имущество — по большому счету это ведь я затолкал туда пиджак и брюки. Адвокат подал прошение в суд, обратился ко всем, кому в свое время оказывал услуги, и, в конце концов, обвинения с Мэл были сняты.
Как ни странно, вместо того чтобы радоваться, моя подружка взбесилась еще больше, чем обычно, и навешала на меня всех собак — на мой взгляд, несколько преждевременно. И все же с тех пор минуло два года, а кто старое помянет, тому глаз вон. Нельзя же дуть губы до бесконечности.
Олли, никогда не отличавшийся способностью читать между строк, поворачивает голову и невинно интересуется, как поживает Мэл.
— Я не видел ее целых два года, — зачем-то прибавляет он.
— Заткнись, а?
Перекошенное от злости лицо в зале суда и письмо, в каковом Мэл сообщала, что на всех моих дисках с матчами «Арсенала» теперь записан сериал «Друзья», — вот и все, что я видел от нее за последние два года. По правде говоря, такой расклад вряд ли предвещал нежную встречу, на которую я надеялся после освобождения, и сейчас эта проблема не на шутку меня беспокоила. Я очень рассчитывал потрогать сегодня что-нибудь эдакое с сиськами (а после того, по возможности, набиться на обед), но прошлого ведь не сотрешь ластиком. Мэл недвусмысленно продемонстрировала свою позицию. Мне не остается ничего иного, кроме как попытаться заглянуть к ней в приемные часы, уповая на то, что она не завела себе нового дружка.