И вот смотрите, в Штатах вовсю трубят об этом кошмаре, предупреждают. Общественную организацию создали под девизом «Молчание – смерть». А у нас – тишь да гладь…
– А чего порядочным людям бояться? – откликнулась мама. – Ты же сам говоришь: Содом. Вот пусть такие и боятся.
– И порядочных касается! Смотри, вот видишь фото – это порядочный. Женат, никаких связей на стороне. Кровь во время операции перелили. От зараженного донора…
Тогда, в далеком восемьдесят шестом году, невозможно было представить, в какой прогрессии будет увеличиваться число больных. Россия, как всегда, была захвачена врасплох. Шквал наркомании, заражение через использованные шприцы, миллионы смертей. И наш идиотский фатализм, рабская покорность судьбе, проклятая русская рулетка.
Позднее Таня вместе со всеми распевала трогательную песню: «Но у тебя СПИД, а значит, мы умрем…» Парни геройствовали, отказываясь от презервативов и требуя того же от подруг как доказательство их любви. Ромео и Джульетты нашего времени…
Всем известны шокирующие истории о том, как муж заразил жену, а сам заразился от любовницы, которой доверял, и так далее… Но каждый в глубине души уверен: его это не коснется. Просто потому, что это невозможно. Слишком уж несправедливо и беспричинно.
Несправедливо и беспричинно. Несправедливо и беспричинно.
Два дурацких слова вертелись в усталой Таниной голове, мешая думать и на что-то решаться.
– Да, – вспомнила она недавно услышанную фразу, – вот, про меня: с тех пор как мне отрезало трамваем голову, жизнь как будто остановилась…
За что?
Дитя большой любви
И все-таки… Все-таки вопрос «за что?» не переставал ее терзать. Ей даже казалось, что временами она находит на него ответы. Каждый раз разные. Наверное, каждый раз неправильные. Ну разве дано простому смертному знать, за что его наказывает судьба?
Определенные догадки и предчувствия приходили ей в голову не раз, и это никак не зависело от того, что она узнала прошедшим днем.
Просто были некоторые слова, забитые в ее голову настолько давно, что она и не вспомнила бы, когда впервые услышала их.
В хорошие минуты семейного мира ей всегда объявляли, что она – дитя большой взаимной любви.
Но Таню было не провести. Большая взаимная любовь представлялась ей немножко другой. От кого-то она услышала афоризм: «В России не так страшен национальный вопрос, как ответ на него». Таня самой себе казалась этим самым ответом.
Когда-то, классе в третьем, читая «Детство» Л.Н. Толстого, она испытала настоящее потрясение от двух фраз: «Когда матушка улыбалась, как ни хорошо было ее лицо, оно делалось несравненно лучше, и кругом все как будто веселело. Если бы в тяжелые минуты жизни я хоть мельком мог видеть эту улыбку, я бы не знал, что такое горе».
Подобной улыбки Таня в своей жизни не видела и даже представить себе не могла, как она способна озарить жизнь человека.
У нее имелись две бабушки – папина мама и мамина мама. И была она для обеих единственной внучкой. Трудно себе представить двух более разных женщин. Как сказал поэт, «стихи и проза, лед и пламень не столь различны меж собой». И вот они сошлись в великой битве за Танино воспитание.
Буся
Бабушка Римма. Даже эти два слова заставляют споткнуться. Потому что попробуй только назвать ее бабушкой! И никакая она не Римма вовсе.
Значит, так. Она или Ба или Буся – и не сметь складывать эти слоги вместе: «Бабуся или бабушка – ужасные слова, унижающие женщину».
Римма она на работе. Римма Михайловна. И для невестки, Таниной мамы, и для всех чужих. Дедушка Серафим, с которым она мучилась вот уже (цифра называлась в соответствии с количеством прожитых совместно лет, кстати, его можно было называть дедушкой, Ба не возражала), называет ее Рая. И она откликается, как будто так и надо. На самом же деле… На самом деле звали ее Рахиль Моисеевна. И что такого? Прекрасное библейское имя. Тане очень нравилось. Сразу другой образ рисовался – решительной, сильной, гордой дочери своего древнего народа. Не то что базарная Райка или стальная кувалда Римма.