Он приостановился и нерешительно хлопнул себя по колену.
— Пустите ее, Джибберн, — продолжал я кричать, догоняя его. — Я не могу вынести этой жары! Это все оттого, что мы так бежали! Шутка ли сказать, две или три мили в час! Надо принять в соображение трение воздуха!
— Что? — спросил он, разглядывая собаку.
— Трение воздуха! — кричал я. — Трение воздуха! Слишком быстрое движение! Вспомните о метеоритах и тому подобных вещах. Невыносимо жарко. И еще, Джибберн, Джибберн, я чувствую ужасный зуд во всем теле и страшную испарину. Публика начинает слегка двигаться… Кажется, «элексир» перестает действовать. Пустите собаку.
— Ну? — спросил он.
— Перестает действовать, — повторил я. — Мы слишком согрелись, и ваше средство перестает действовать! Я промок насквозь!
Он поглядел на меня и на оркестр, музыка которого действительно становилась все слышнее и слышнее, затем сильно размахнулся и отбросил от себя собаку, которая, продолжая оставаться в том же бесчувственном состоянии, взлетела вверх и повисла в воздухе над сомкнутыми зонтиками небольшой группы болтавших людей. Джибберн схватил меня за локоть.
— Клянусь небом, — воскликнул он, — кажется, вы правы! Какой-то острый зуд и… этот человек в самом деле начинает шевелить своим носовым платком! Это ясно заметно. Надо спасаться!
Но мы не успели убраться вовремя. Да оно, пожалуй, и к лучшему. Мы, вероятно, пустились бы бежать, а если бы мы побежали, то мы бы, наверно, загорелись. Я в этом почти уверен! Понимаете, ведь это ни одному из нас не пришло в голову… Но прежде чем мы успели об этом подумать, действие элексира вдруг прекратилось. Это было дело минуты, даже менее чем секунды. «Новый элексир», как по мановению руки, внезапно перестал действовать. Занавес упал и представление кончилось.
Около меня раздался испуганный голос Джибберна.
— Скорей садитесь, — проговорил он, и я поспешил опуститься на траву.
На том месте, где я сидел, до сих пор виднеется пятно сожженной травы. При этом все вокруг меня внезапно вернулось к жизни; издаваемые оркестром беспорядочные звуки превратились в громкую музыку, гуляющие люди задвигали ногами и продолжали свою прогулку, флаги начали развеваться, улыбки перешли в слова, кланявшийся господин докончил свой поклон и учтиво прошел своей дорогой, и вся сидевшая публика задвигалась и заговорила.
Весь мир, казалось, снова пробудился к жизни и жил нисколько не быстрее, нежели мы, или, вернее, мы жили нисколько не быстрее, чем все остальные люди.
В продолжение одной или двух секунд мне казалось, что все вокруг меня закружилось, и я испытал легкое чувство тошноты, и только. Что касается маленькой собачки, которая, которая, казалось, повисла в воздухе, брошенная рукой Джибберна, то она вдруг с необыкновенной быстротой упала прямо сквозь зонтик одной из присутствующих лэди. Это было нашим спасением. Я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь заметил наше появление, кроме плотного старого джентльмэна, сидевшего в кресле, который, без сомнения, нас видел и потом несколько раз окинул нас подозрительным взглядом и даже, кажется, сказал про нас что-то своей сиделке. Мы появились совершенно внезапно. Мы почти сразу перестали тлеть, хотя трава, на которой мы сидели, все еще казалась неприятно горячей. Внимание всех присутствующих, не исключая и оркестра попечительства об общественном развлечении, который впервые за все время своего существования, сбился с такта, было поглощено всем случившимся: странным лаем и волнением, вызванным удивительным и непонятным фактом, что изнеженная комнатная собачка, лежавшая справа от оркестра, провалилась сквозь зонтик дамы, сидевшей с левой стороны, причем шерсть собачки оказалась как будто слегка опалена — обстоятельство, которое объясняется необыкновенной быстротой ее движений в воздухе. И все это произошло в наше нелепое время, когда всякий из нас так глупо верит во все сверхъестественное и в предрассудки! Все повскакали с мест и натыкались друг на друга, стулья опрокидывались, полицейские суетливо бегали. Не знаю, как все это кончилось; мы были слишком озабочены, как бы выпутаться из этой истории и скрыться с глаз старого джентльмэна в кресле, и потому пропустили много подробностей. Как только мы достаточно простыли и оправились от головокружения и дурноты, мы тотчас же вскочили и, обходя толпу, направились по дороге, пролегающей несколько ниже «Метрополя», по направлению к дому Джибберна. Однако, среди окружавшего нас содома я отчетливо расслышал непозволительные слова и угрозы, с которыми господин, сидевший около дамы с пострадавшим зонтиком, обращался к одному из служителей, на фуражке которого красовалась надпись «надзиратель».