Остальные последовали его примеру и так же бухнулись на колени моля о пощаде. Лишь Тимофей Кирпичников с трудом поднялся с пола и крикнул мне в лицо:
- Ненавижу!
Я выстрелил в него из маузера и стрелял до тех пор, пока в пистолете не закончились патроны. Изрешеченное тело Кирпичникова рухнуло к подножью царского трона, а его подельники на коленях и четвереньках расползись в стороны, стараясь держаться подальше и от покойника и от меня.
Тяжело дыша, я оглядел унижающихся и размазывающих сопли по лицу революционеров, и приказал брезгливо:
- Под арест всех. Я с ними позже вдумчиво поговорю.
А затем добавил глядя на них:
- И живые позавидуют мертвым. Это я вам обещаю!
Развернулся и ушел искать сына.
* * *
ПЕТРОГРАД. 1 марта (14 марта) 1917 года.
- Но, Ваше Императорское Величество, мы же договаривались...
Я наградил их тяжелым взглядом и покачал головой.
- Нет, господа, я не склонен больше с вами торговаться. Наша договоренность была в силе, пока поднятые вами революционные процессы не убили мою жену. Это событие несколько изменило мое душевное состояние, и я настоятельно рекомендовал бы вам не портить себе жизнь возражениями мне. Поэтому, мои условия такие. Вы сейчас вместе со мной идете в зал заседаний Государственной Думы, где весь депутатский корпус приносит мне верноподданническую присягу, а также принимает обращение к народу о полной поддержке нового царя и верности Императору. Текст заявления Госдумы я вам привез. Далее. Назначаете на должность председателя правительства Российской Империи генерал-майора Нечволодова Александра Дмитриевича и объявляете его правительство народным и обличенным доверия Государственной Думы. Вы, Павел Николаевич, становитесь в этом правительстве министром иностранных дел. Вы, Михаил Владимирович, продолжаете занимать пост председателя Госдумы.
Помолчав и поняв, что возражать мне никто не решается, я проложил:
- И сегодня же Государственная Дума назначает на октябрь выборы в Учредительное Собрание, и начинает подготовку закона о выборах, основанном на принципах прямого, равного, тайного, всеобщего голосования. И не вздумайте мне сказать, что не вы этого все время добивались. Пакет и перечень других народных законов вы получите.
Выдержав паузу и убедившись, что и тут нет разночтений в наших позициях я закончил переговоры с Родзянко и Милюковым.
- И последнее. Я надеюсь, что я не ошибся в оценке вашей роли в успокоении общества. Напомните всем депутатам, будьте добры, что Таврический дворец взят под охрану солдатами генерала Кутепова, а расследование событий последних дней идет полным ходом. Я обещал прощение всем, кто не повинен в крови, но я ничего не обещал тем, кто подстрекал других эту кровь проливать. Поэтому передайте депутатам, что я искренне надеюсь, что они все невиновны, а донесения относительно роли каждого члена Государственной Думы в подстрекательстве к вооруженному мятежу и кровопролитию, являются клеветой и не стоят внимательного изучения следственной комиссией...
* * *
ПЕТРОГРАД. 1 марта (14 марта) 1917 года.
Толпа шумела у Таврического дворца. Какой-то малец дернул генерал-майора Кутепова за рукав. Александр Павлович обернулся и увидел мальчика лет десяти.
- Чего тебе, пацан?
Тот шмыгнул носом и спросил:
- Дядя - ты генерал?
Кутепов усмехнувшись посмотрел на свои новенькие золотые погоны с вензелями нового Императора и кивнул:
- Генерал. А ты кто?
- Я - Егорка, Егор Знахарев, - поправился малец. - Дядя генерал, а ты царя увидишь?
Кутепов согласно кивнул.
- А можешь меня взять с собой? Ну, хоть одним глазочком на него посмотреть охота!
Генерал засмеялся и подмигнул ему заговорщицки.
И вот он глядит с балкона в огромный зал, полный возбужденно перешептывающихся депутатов. Видит, как стоящий за президиумом огромный портрет Николая Второго спешно закрывают полотнищем с большим государственным гербом Российской Империи, слышит, как кто-то провозглашает:
- Господа депутаты Государственной Думы, господа приглашенные и гости торжественного заседания, перед особой Его Императорского Величества Государя Императора Михаила второго прошу всех встать!
В едином порыве поднимается зал и с какой-то истерической воодушевленностью начинает петь:
Боже, Царя храни!
Сильный, Державный,
Царствуй на славу,
На славу нам!
Царствуй на страх врагам,