— Я не хромаю.
Ривер одобрительно тряхнула кудряшками:
— Это плюс!
Я расположился в соседнем шезлонге и угнездил вазочку с крекерами на легкий переносной столик рядом.
— Все равно жаль. Хотелось сделать Доктору подарок.
— Зная, что он был бы против.
— Это пока есть куда отступать…
— Дорогой, в некоторых светских кругах это называлось бы насилием.
— Ничего подобного, это было бы некоторым восстановлением справедливости. Мне хотелось его взбодрить. — Звоном медных тарелок, к примеру. — Ведь в самом деле, какой-то он не радостный последнее время.
— Угу. То пугаешь его своей «Атакой клонов», то вероятностью нового пришествия Галлифрея…
— Вот уж ерунда. Доктор сам полез в Библиотеку, и в результате, мы нарвались на аномалию, да еще и увеличили пролом, еще вопрос, кто тут кого пугал, и «кто виноват».
— То возвращением токлафанов и уничтожением далеков до того, как они на нас напали…
— Ну, они все же сперва напали, а потом уж было это «до». Против уничтожения далеков Доктор сам ничего не имел, даже дважды не имел!..
— То вселенная чуть не замерзла насмерть.
— Гм, было дело.
— То меня увел…
А вот это — да…
— Ривер! Да вы к тому времени по его меркам были знакомы всего-то ничего! Ну, если не считать, конечно, Рани…
— Да, понимаю, с тех пор, как ты знаешь, что не он главная причина твоих бед, тебе хочется сделать ему что-то приятное за все прежние треволнения. Но я думаю, что ты уже сделал.
— Каким образом?
— Тем, что просто поговорил с Уилфом и оставил его в покое.
— Тоже мне достижение! — пренебрежительно фыркнул я.
— О, для тебя — огромное! Иногда «недеяние» — это подвиг.
— О, опять эти отговорки и самоутешения, я сыт ими сегодня по горло…
— Поправь меня, если я не права — когда вы прощались с Уилфом, он выглядел счастливым?
— Потому что я оставил его в покое? Ага! Еще как! А еще он чувствовал себя на редкость хорошо, потому что под видом «укрепляющего» я его накачал наногенами. Крепкого — по человечьим меркам — здоровья ему теперь лет на двадцать хватит… — «Всех друзей переживет», — чуть не сорвалось у меня с языка, но я вовремя сдержался. После разговоров с Уилфом меня все еще преследовал этот «эффект мотылька-однодневки» — странно к ним привязываться, похожим и не похожим на нас, с другой шкалой времени, иными понятиями. Все равно что взять и попробовать уложить примерный срок нашей жизни в обычный человеческий век, а человеческий — сжать до жизни бабочки и представить, что у нее есть какой-то разум, только каждая минута для нее как месяц. Странности Доктора во многом связаны с этим эффектом — с самим фактом его существования.
— И потому что ты рассказал ему про Донну.
А еще, может быть, Уилф сам того еще не знает, но однажды он передумает. Никакого прямого гипноза, но оброненные идеи имеют свойство иногда прорастать и давать обильные плоды. Просто никто ни на кого не давил.
— Да, и понять не могу, почему Доктор ему сам не рассказал. Оставил всех в печали и улетел. Разве он не понимал, что для старика это важно?
— Кажется, он был уверен, что умрет, и это не будет иметь значения.
— Ну а потом?
— Думал, что всегда есть еще время.
— Да, конечно, попробуй, запомни нужды и чувства какой-то бабочки, даже если бываешь готов отдать за нее жизнь, если видишь прямо перед собой. — Я допил пиво и раздраженно забросил в рот последний крекер.
— Не ворчи. Вы разные, и это факт. Но это не значит, что это плохо. Кого-то из вас этой вселенной может очень не хватать, когда вы поодиночке. А если не всей вселенной, то, например, Уилфу.
— Ты так думаешь?
— Конечно. Иначе почему я все еще здесь?
— Ну… может, просто присматриваешь за «бедным сумасшедшим», чтобы не выкинул чего-нибудь совсем уж из ряда вон?.. Шучу, шучу! — поспешил заверить я, заметив ее взгляд и ощутив, что у меня горят щеки. — Конечно, оставаться караулить Пандорику на случай, а вдруг я из нее выберусь, было бы уж как-то чересчур…
— Попробуешь еще раз такое выкинуть — домой больше не возвращайся!
— Я все понял, дорогая! — Если я ее немедленно не поцелую, Вселенной будет грозить беда!..
Дул легкий бриз, и слышались отдаленные раскаты грома. Ароматы цветов сгущались, становились душнее и, одновременно, свежее. Небо темнело, по контрасту с ним деревья обретали четкие, будто нарисованные контуры. Мне припомнился конец Вселенной. Тогда, по-своему, было проще: кого ни спасешь, значит — спасешь, пусть на минуту, отвоевав у вечности. Даже попытка — в зачет и вызов миру. «Если не можешь спасти всех, спаси хоть кого-то». А что, когда мир не гибнет? Оставить все как есть? Пустить на самотек? Где остановиться? Порывы свежего ветра усиливались. Люблю грозу — она смывает все лишнее. Кажется, мне повезло — скоро она разразится.