— Отчасти он уже изменился, — сказала священница. — Чтобы освободиться от обязательности своей миссии.
— А, вот оно как. Выходит, друг, ты уже регенерировал, минимум, однажды? Знаешь, что? Давай-ка рискнем и оставим тебя, как есть.
Вопросительная октава.
— Нет, так невозможно! Он что, спрашивает, можно ли ему так поступить?!
— Да! — с улыбкой перевела священница.
— Значит, он не будет настаивать на том, что хочет умереть и переродиться?
Высокая октава.
— Нет, не будет.
— И ему не будет в тягость находиться всегда на одном месте? Предположительно? Какое-то время.
— Он хочет обрести покой.
— А не нарушат ли его покой наши сознания?
— Они ему не помешают, как вся информация, которую он собирал целую вечность.
— Я хочу, чтобы он берег их.
— Он будет. Он не хочет больше решать. Он хочет мира и пристанища.
Я кивнул.
— Хорошо!
— И что это значит? — спросила Марта.
— Что сделка состоялась, и у Нового Галлифрея есть Матрица! — Я, прищурившись, покосился на рояль. — Ты же не против, что я так говорю? Ты ведь больше не хочешь решать? И ты не помешаешь мне, если я вызову миллиард токлафанов для того, чтобы очистить Землю от сайлентов? Или задумаю что-нибудь еще?
Тишина.
— Он не будет тебе мешать, — сказала священница. — Ты прав. Сделка состоялась.
— Ну что ж, спасибо…
Эфемеры всегда говорят правду.
— И если вам не придется ничего с ним делать, хотя вы обещали помочь ему не только словом, но и делом, я могу попросить вас об одной вещи?
— Об одной вещи? — уточнила священница. Или лучше было бы сказать — подчеркнула? Именно об одной. И лучше, конечно, не зарываться. — Да, ты можешь.
— Ваши «наногены» действительно совершенны. Нам далеко до ваших возможностей. Вы и правда могли бы справиться с Проклятием Галлифрея. А могли бы вы справиться с метакризисом? Я не прошу отменить его последствия. Оставьте их. Пусть, когда придет время умирать и перерождаться, это случится так, как случилось бы без вашего вмешательства. Но могли бы вы отделить человеческую память от запуска механизма регенерации? Если вы знаете все, вы знаете, кто такая Донна Ноубл. Пусть она помнит все о своей жизни, о своих приключениях, и пусть, обладая всей своей памятью, остается человеком до той самой поры, когда закончится ее человеческая жизнь, по естественным причинам.
В консольной будто стало светлее.
— Это хорошая просьба, — сказала священница. — Мы с радостью исполним твое желание!
Рояль что-то тихо мурлыкнул.
— Благодарю! Минутку! Могу я уточнить время? Тот день, когда мы были на Земле, — я решил не усложнять лишними датами всезнающих существ, — четырнадцать тридцать две по лондонскому времени.
— Мы знаем! — сказала священница и подняла руку в прощальном жесте. — Твое желание уже исполнено! — Ее полноватая фигура превратилась в сияющий сгусток и растворилась.
— Ух! — заключил Харкнесс.
— И не говори, — выдохнул я. — Надеюсь, я не пожалею о том, что решил рискнуть.
Рояль мирно стоял у стены.
— Ну что ж, проведаем старый добрый Лондон.
Я направился к консоли, Харкнесс нетерпеливо бросился мне наперерез.
— Подожди! Объясни мне, что случилось с сайлентами? Почему они практически не сопротивлялись? То есть, они пытались, конечно, но как-то вяло…
— Дело в том, что мы застали их врасплох. Это ведь машина времени, правильно?
— Ну да!
— Мы появились в пещере через минуту после того, как услышали во второй раз крики в комнате Уилфа.
— Э…
— У них отличная связь — они успели поднять тревогу, там, в пещере, этим, в частности, объясняется, что они поспешили убраться из дома — их отозвали. Поэтому они больше там не появлялись, и у нас было время спокойно разобраться, что делать дальше…
— Ну, знаешь ли…
— Какой смысл быть повелителем времени и не шулерствовать со временем? — усмехнулся я. — Да, мы ужасно опасные существа не только потому, что у нас два сердца, а в отвертках бывают гранатометы.