— Полно, Пьер! — пожал он плечами. — Я вовсе не хотел сказать… этакого! То была попросту неуместная и глупая шутка, высказанная в сердцах. Поскольку все мы теперь раздосадованы и… увлечены… Разумеется, мадемуазель, судя по сегодняшнему, тоже слегка… эксцентрична. Но, помилуйте — не до такой же степени!
— А деревянная кукла, охотящаяся по ночам на мышей в канун Нового года, вас, баронет, стало быть, не столь сильно смущает? — слегка прищурился крестный.
— Милого друга и защитить порою надобно, — непонятно к чему произнес Пьер. Однако Дроссельмейер, похоже, его прекрасно понял. И они хитро и понимающе посмотрели друг на друга как два убежденных заговорщика.
— Полноте вам, — махнул рукой молодой человек. — Давайте же, наконец, думать, как нам спасти несчастного Арчи. Мне кажется, господин Дроссельмейер, это — более по вашей части.
— Что ж, подумаем вместе, — согласился крестный. — Мне кажется, ответ отчасти заключен и в этом щелкунчике. Как бы нам не пришлось еще и защищать его. Как Мари, например. Что же до Арчи, то проще всего снять заклятие, разумеется, именно тому, кто его и наложил. Но утро должно объяснить вечер. Ночью вершатся только темные дела.
Несколько мгновений Вадим в замешательстве смотрел на Дроссельмейера, после чего скрипнул зубами и в нетерпении увлек его за собой.
— Ну, хватит. Будем надеяться на свои силы и ваши возможности. Признаться, я огорчен, что мне придется ждать до завтра. Отныне я не намерен оставаться в этом доме ни минуты лишней.
— Тогда проследуем в ваш кабинет, — предложил крестный. — Нам необходимо до завтра кое-что приготовить.
И трое мужчин спешно направились из елочного зала вон. В дверях Пьер обернулся и с сожалением посмотрел на елку, туда, где средь ветвей безмолвно и бесчувственно висел его злосчастный товарищ и компаньон. После чего вздохнул, покачал головой и поспешил по коридору вслед за своим хозяином. После полуночи он собирался сюда вернуться.
Большие часы в гостиной тихо пробили половину двенадцатого.
В другом конце дома большая деревянная кукла с оскаленными зубами беззвучно шевельнулась. Ее огромная голова лежала на подушке возле горячего плеча девушки. Мари спала и во сне понемногу забывала все, что с нею произошло полчаса назад. То, что с ней случилось гораздо раньше, почти полдня назад, она уже забыла навсегда.
— Ну, полно, хватит уже, — не то прошептала, не то прошелестела кукла. Глаза ее несколько раз открылись и закрылись вновь, точно кукла попробовала послушность органов и членов. Затем согнулась рука, вытянулась нога, тело покачалось из стороны в сторону, как причудливый маятник. И наконец, пришли в движение зубы. Кукла тихо прищелкнула ими, затем еще и еще.
Потом свесила одну ногу через край кровати, выпростала тело из-под одеяла и неловко соскользнула на прикроватный коврик. Толстый персидский ворс смягчил стук деревянного тела о пол. Щелкунчик встал и медленно повернул голову, зорко всматриваясь в лицо спящей. Оно было спокойно и безмятежно. Мягкая прядь легла Мари на щеку и колебалась под легким дыханием девушки, благополучно забывающей теперь все, чего помнить ей, по мнению щелкунчика, было не должно. Затем кукла удовлетворенно отвернулась и прищелкнула стругаными некрашеными пальцами.
— Все слишком скоро, — пробормотала она деревянным голосом, лишенным и красок, и чувств. — Она поторопилась отослать баронета. Мы это исправим. Ведь от любви до ненависти — один шаг. Теперь ей придется его полюбить. Х-х-х-а… И меня — вместе с ним. Вот смешно.
И кукла замерла до поры до времени у кровати, точно свалилась от неловкого движения девушки. Только часы тихо отстукивали на стене: — Она поторопилась. Мы это исправим. Один шаг. Трик-и-трак…
В такт часам тихо раскачивался на еловой ветке маленький красно-черный арлекин. Но никто этого в елочном зале увидеть не мог.
За окнами сгущались сумерки. Синие тени ползли по снегам, удлиняясь и темнея, а в окнах гостевого кабинета горел свет — там оживленно спорили и переговаривались двое. Третий же, поодаль, аккуратно наполнял чашки свежайшим ароматным кофе.
Мало-помалу движение нити, на которой висел елочный арлекин, замедлялось, умирало, покуда не замерло окончательно. Арлекин вновь был неподвижен, и только широкая улыбка, застывшая на аляповатом, размалеванном лице, казалась сейчас гримасой страха. Поскольку близилась полночь.
Глава 8 Колдовские чары
Ночная тишина в большом доме всегда необычна. То тут, то там что-то поскрипывает, словно кто-то тихонечко пробует ногой половицу; поскребывает, точно поблизости завелись непоседливые мыши; постукивает, будто ветер пробрался в дом и теперь задумчиво поигрывает форточкой или неприкрытой дверцей кухонного шкапа. Понемногу к шорохам привыкаешь. Но не настолько, чтобы не замечать очередной новый звук ночи, мягкой и чуткой в дни перед Новым годом.