— Отчего же? — изумленно поперхнулся советник. Супруга немедленно уцепилась за его локоть, точно напоминая о необходимости держать себя в руках.
— Я его не люблю, — тихо сказала Мари.
Но сколько же хрупкой твердости было в ее голосе, сколько неуклонности и благородной решимости!
В первую минуту советник смешался, не найдя что сказать на столь недвусмысленный ответ. Однако ему на помощь немедленно пришла верная советница.
— Доченька, — всхлипнула Марта, — о чем ты говоришь?! Господин Монтаг хорош собой, у него прекрасные манеры, замечательная семья, достойная фамилия, наконец. Он делает нам честь своим предложением. Прислушайся к голосу разума. Для нас всех это — прекрасный вариант решения твоей судьбы.
— Для вас — возможно, — звонко отрезала Мари, — но только не для меня. Господину баронету Монтагу в моем сердце, увы, нет места. По-моему, он более нужен вам, дорогая маменька, как выгодная партия. Вот и берите его сами! Вместе с его титулом!
Фрау Штальбаум побагровела, как вареная свекла.
— Нет, Пресвятая Дева! Это совершенно невозможно! Это просто немыслимо!
— Отчего ж? — внезапно послышался тихий и спокойный голос. Несмотря на это, слова лжебаронета отчетливо разнеслись по всему залу. Даже Мари вскинула голову, прислушиваясь и испытывая безотчетное волнение. — Лично у меня эта забавная ситуация удивления не вызывает.
Лжебаронет обвел всех присутствующих саркастическим взглядом и тут же сочувственно улыбнулся девушке. Мимикой своего нового лица коварный крыс владел отменно, равно, как выяснилось, и лицемерием. К тому же родителей Мари он, видимо, заранее запланировал в качестве жертв своего красноречия.
— Поскольку, — продолжил он, — причина ее не менее забавна, хотя отчасти и трогательна. Мне вполне понятны чувства нашей милой Мари, связанные с объектом ее милой и наивной привязанности. Да-да, я говорю об этой кукле — старой, сломанной деревянной игрушке, в которой наша Мари сегодня, как мне известно, души не чает.
Родители переглянулись. Но в их глазах были только понимание и сочувствие словам лжебаронета; очевидно, слухи о глубокой привязанности их дочери к злосчастной игрушке дошли и до них.
— Но ведь это — только сегодня! — тонко улыбнулся крыс. — Завтра же Мари охладеет к своему щелкунчику, и тогда ей понадобится искать новую игрушку. А потом…
— Он — не игрушка! — гневно воскликнула Мари. — Ты никогда этого не поймешь. Как и все вы — сытые, довольные, не знающие бед и лишений.
Потрясенные родители Мари оскорбленно переглянулись, а крыс коварно усмехнулся.
— А у меня есть только он, — прошептала Мари и бросилась к елке. Она подхватила деревянную куклу и поспешно прошла к своему креслу. При этом родители сделали движение, точно намеревались расступиться перед ней, но дочь обошла их стороной, попутно бросив уничижительный взгляд на лжебаронета.
— Дорогая моя, — в сердцах, с подступившими к горлу слезами проговорила мать, — пойми же нас! Ведь никто у тебя не забирает твою игрушку. В конце концов, ты можешь потом держать этого… щелкунчика на туалетном столике. Или я уж не знаю… Впоследствии можно было бы его починить. Или, во всяком случае, хотя бы покрасить…
— Лично я тоже вовсе не вижу для себя никакой помехи в том, чтобы оставить у нас эту куклу, — пожал плечами лжебаронет. — Бог с ним, пускай уж остается!
— Ты лжешь! — гневно крикнула Мари. — Я вижу по твоим глазам, ты спишь и видишь, как бы погубить несчастного щелкунчика! Тебе не скрыть своей злобы…
Крыс на мгновение смешался, но тут же повел по залу горящими глазами и громко, саркастически прошептал: — Да она просто… Господин советник, ваша дочь, похоже, сошла с ума!
И не давая чете Штальбаумов и рта раскрыть, он уперся в девушку сверлящим, пронзительным взглядом.
— Вы только подумайте! Разве можно живому, полному молодости и сил человеку предпочесть какую-то куклу? Я никогда в это не поверю, господа!
Вадиму, заключенному в тело куклы, показалось, что он чуть не физически ощутил, как в сердце девушки что-то кольнуло. И эта боль непостижимым образом передалась даже ему.
— Иная кукла живее иного человека, — прошептала Мари, крепче прижимая к себе щелкунчика. И человек, ныне заключенный в нем, готов был поклясться, что это действительно так.
— Что же делать? — растерянно пробормотал советник Штальбаум. — Такая семья… достойный титул… сияющая будущность…
— Да очень просто, — недобро усмехнулся лжебаронет. — Дабы устранить беспокойство, надобно упразднить его источник. Видит небо, я приложил все силы, чтобы обойтись мягко и единственно лишь — увещеваниями. Мари сама не знает, что говорит. Она просто не в себе, — сказал он, оборотясь к родительской чете со всею решимостью.