— Где мы? — спросил Вадим, всматриваясь в дымную морскую даль.
— В общем-то, там же, где и были, — ответила Беата. — Это — просто немного другой угол зрения на привычные вещи.
— А почему я все вижу так… странно? И где все остальные — Пятрас, Арунас?
— Собственно говоря, здесь должен быть только ты. А я здесь потому, что я так хочу.
— Что все это значит? — нахмурился Вадим.
— Тебя ведь оцарапал оборотень, — не поворачивая головы, сухо молвила старуха. И тут же остановила готовое вырваться у дознавателя испуганное восклицание. — Не бойся. Во-первых, не укусил, а лишь оцарапал. — И добавила как-то странно: — Плечи — это, знаешь ли, еще далеко не крылья.
— А что — во-вторых? — пролепетал Вадим непослушными, омертвелыми губами.
— То, что ты — все-таки здесь, а не там.
— Где — там? — Вадим безотрывно смотрел в море, точно силился разглядеть вдали что-то новое, мудрое, быть может, как раз и дающее объяснение всему случившемуся с ним в эту ночь.
— Другая жизнь, — пожала плечами старуха. — Все по-другому.
— А почему мы не идем туда? — наивно спросил дознаватель.
— Там ночь. И луна, — пояснила Беата. — А человек создан все-таки большей частью для солнечного света.
— Но ведь меня ранил оборотень, — возразил Вадим. — Наверное, я должен идти за ним.
Странное дело, сейчас он рассуждал о себе как о стороннем, чужом человеке!
— Мы, обычные люди, тоже частенько, знаешь ли, причиняем боль своим близким.
— Слушай, Беата, — хрипло спросил Вадим. — Помнишь, что ты там давеча говорила? Насчет любви?
Старуха некоторое время с сожалением смотрела на дознавателя, а затем разомкнула сухие, сморщенные губы.
— А ты, небось, думал, что оборотень кусает лишь со зла? Да еще такого знатного хлопца, как твоя милость?
И, весьма довольная своей шуткой, старуха засмеялась, точно рассыпала мелкие речные камешки по лестнице.
— А с чего же, Беата? — дознаватель попытался тоже улыбнуться, но улыбка вышла совсем кривая, более похожая на разочарованную гримасу.
— Он кусает, когда хочет сделать таким же, как он, — заметила ведьма. — Чтобы ты чувствовал, слышал, видел и делал все остальное так же, как он. Может показаться, что он уводит тебя из твоего мира, из прошлой жизни. Это верно. Но ведь он предлагает взамен совершенно иной мир! Мир оборотня. А это, по сути, все, что есть у него самого. Он предлагает тебе разделить с ним его мир. Ну-ка попробуй ответить, на что это более всего похоже? Не это ли порой называется любовью? — И, видя, что дознаватель молчит, старуха прибавила: — Другое дело, что ты не ушел в это море, а стоишь сейчас со мною на берегу. И знаешь почему?
Вадим покачал головой. Он был мрачен и подавлен сказанным ведьмой.
— Потому что ты еще не познал истинной любви. И тебе покуда нечем измерить то, от чего ты сегодня способен отказаться. У тебя нет пока тех гирь, что подчас лежат на душе грузом, тягостнее которого трудно сыскать и в подлунном мире, и под солнечным светом.
— Ты говоришь так, словно укус оборотня — благо, — нахмурился Вадим. — И я от него отказываюсь. А ты сама, Беата, проходила через такое испытание? Такой любовью?
Он спросил, потому что ему очень не понравились последние слова ведьмы.
Потому что еще минуту назад некая часть его существа внимала словам Беаты с сочувствием.
И он ощущал это в себе, и это тревожило его чрезвычайно.
— В каждом из нас есть лунная половина, — ответила ведьма. — Однажды она вдруг освещает твою жизнь не менее ярко, нежели солнце. И тогда ты делаешь выбор: шагнуть в неведомые воды или же — остаться на берегу.
— Нет, Беата. Я плохо плаваю и всегда помню об этом, — покачал головой дознаватель.
— И слава всем святым, — кивнула ведьма. — Мы с тобой не можем и представить, какие глубины порой могут скрывать темные волны. Поэтому лучше вовсе не задаваться целью их узнать. Даже если ты — хороший дознаватель.
Вадим взглянул на ладони. Прежние красные и липкие пятна побурели, выцвели и теперь были почти неразличимы. Даже кровь останавливается и умирает, когда ей больше некуда течь.
И потому все куда-то ушло, и вернулась только боль. Привычная и оттого — успокаивающая душу.
— Жив? — тревожно спросил чей-то голос, испуганный и взволнованный. — Чертов оборотень здорово поцарапал его. Уж не заразил ли?
— Наверняка нет, — второй был более хладнокровен. — У людей ведь так: если ты сильный и богобоязненный человек, то отторгнешь любое колдовство. Даже дьявольского отродья.