Тут действительно голова могла пойти кругом, что у голубей, кстати, дело совершенно обычное в прямом смысле слова. И Тирд вновь ощутил на своей лапке письмо. Срочное послание, которое он должен доставить не позднее утра послезавтра.
Покуда Тирд размышлял о превратностях своей злополучной судьбы, к сосне подлетел второй ворон. Это был тот, с седыми полосками на крыльях. Корвус сел подле дупла и перебросился несколькими кр-р-раткими вороньими словами с товарищем. После чего проскакал по ветке к дуплу и осторожно заглянул внутрь. Тирд сжался в комок и затравленно смотрел на длинный вороний клюв.
Ворон с минуту размышлял, затем ясно и отчетливо проговорил на всеобщем птичьем:
— Ну-ка, ты, свистун, вылезай наружу!
Тирд озадаченно заерзал, но делать было нечего — не сидеть же тут сиднем всю жизнь? Сколь бы коротка она ему ни была еще отмерена?
Злосчастный голубь кое-как выбрался из дупла и вцепился лапками в крепкую ветвь, чувствуя, как под коготками вышелушиваются кусочки красно-рыжей пахучей коры.
— Куда ты держал путь, покуда не брякнулся в снег, как глупая куропатка? — хмуро спросил второй, которого Тирд сразу окрестил про себя «седым».
— Я нес послание, — кротко ответил Тирд. В присутствии черных лесных воронов голубю лучше держать язык в клюве и далеко его не высовывать. — Я — почтовый курьер на королевской службе.
— Это я вижу, — сухо каркнул седой. — Откуда же взялся фальк? Он что, прежде следил за тобой?
Тирд сделал отрицательное движение, описать которое человеку очень трудно — в птичьих жестах и поворотах головы много разных оттенков, невидимых человеческому глазу, но весьма важных и понятных любому пернатому.
— Это очень странно, — задумчиво пробормотал ворон. — Что, скажешь, Затейник?
— Скажу то же, что и думаю, — откликнулся первый ворон. — В лесу Госпожи нет ни фальков, ни хабитов, ни кречетов. Слава Госпоже!
— Слава Госпоже! — вслед за собратом повторил седой корвус. — Что ж, твое счастье, свистун, что ты заинтересовал Госпожу. Валяться бы сейчас твоим перьям под деревьями, хабит разделал бы тебя за милую душу.
— Почему ты называешь меня свистуном, корвус? — со смелостью обиженного возразил Тирд. — Я ведь тоже знаю немало прозваний для вашего брата, Черного народа. И среди них есть немало еще обиднее…
Седой озадаченно взглянул на голубя и даже крякнул как весенний скворец.
— Ну, как… Вы же всегда свистите при полете, голубиная семья. Перья у вас так устроены, что ли… Или, может, крылья.
— Ты ошибаешься, мой верный Искусник, — раздался нежный мелодичный голос. И тут же возле дупла опустилась давешняя голубка. Теперь она уже не казалась такой синей, как в первый раз; ее перья и пух выглядели сизым пеплом, мягко обволакивающим миниатюрное и очень изящное тело. Голубка походила на молодую горлинку, но выглядела гораздо мельче ее, как все маленькие вяхири, и корвусы наперебой величали ее своей госпожой. Тирд на всякий случай тут же приосанился и распушил перышки на шее.
— Наш гость — почтовая птица. К тому же — на королевской службе, — мягко и учтиво пояснила голубка. — А почтовые птицы, как известно, не издают свиста при полете. В отличие от нас, простых лесных голубей, — лукаво добавила она, словно желая напомнить, что и она, здешняя госпожа, тоже принадлежит к голубиному народу.
Устыженный ворон низко склонил голову, признавая свое заблуждение.
— Добро пожаловать в наш лес, добрый странник, — улыбнулась голубка.
Тирд не случайно состоял на королевской службе — этикет и политес в таких случаях он знал отменно. Поэтому голубь высоко подпрыгнул, даром что еще нетвердо стоял на своих красных лапках, сделал глубокий реверанс и раскрыл хвост веером, трепеща и потрескивая каждым пером. Один из воронов при этом презрительно сморщился и повел клювом набок, точно говоря: ох уж мне эти придворные церемонии! Но Тирд и клювом не повел — все его внимание было устремлено на прекрасную сизую голубку, умевшую непостижимым образом ежедневно менять цвета своего нежного оперения.
— Благодарю, высокая госпожа, — учтиво и утробно проквохтал Тирд самым низким, мягким и бархатным голосом, на который он был только способен после всех потрясений. — Я признателен тебе за свое спасение, равно как и твоим достойным рыцарям.
Он вежливо раскланялся по обе стороны голубки. Корвусы, однако, ничем не проявили ответного расположения; напротив, один даже хрипло каркнул в ответ, точно говоря открыто, без обиняков: кончай трепаться, свистун!