Я вышла из туалета в какой-то прострации, машинально подхватив волочащуюся по полу косу. Вербов умудрился взять все детали от всех костюмов в одну охапку. Я даже не взглянула, кто стоял в крохотном коридоре. Всем явно не по делу приспичило в туалет. Боже, что мы с Вербовым несли за закрытой дверью…
— Лиза, не мёрзни. Садись в машину…
Да я морозца и не чувствую — сгораю на костре позора! И все же схватилась за дверцу, малость не понимая, что происходит. Куда мы едем и зачем? Зачем?
А Вербов все не садился за руль. Возился на заднем сиденье, распаковывая аксессуары костюмов по разным пакетам. Наконец натянул на рубашку свитер и сел вперед.
— Мы уезжаем? — спросила я не своим голосом.
— Если хочешь. Вообще-то я думал, тебе надо поправить косметику, нет? Тогда может идти… обратно.
Но почему-то завёл машину и потянулся ко мне. Я вжалась в спинку — оттолкнуть? А надо ли? Может, он поможет мне перевернуть страницу замужества и начать жизнь с чистого листа? Все равно я уволилась…
Но рука прошла мимо, как комета, опалив мне живот. Сунулась в бардачок и вытянула на свет баллончик с эмблемой Шварцкопфа.
— Лиз, у тебя есть расческа?
Я судорожно схватилась за сумочку, отчего-то валяющуюся в ногах.
— Давай сюда. Вернём твоим волосам блеск и объём. У меня тоже вся голова от парика мокрая. Дети требуют жертв, больших. Особенно чужие дети, верно?
Это он что, про Любу и белочек сейчас? Тогда пусть идёт лесом… В свой лес! Один! А я что, после облапывания в туалете ещё с ним куда-то еду?
— Ай!
Он устроил мне душ. Залил волосы какой-то вонючей дрянью из баллончика! И начал драть расческой прядь за прядью.
— Лиз, не дергайся! Я умею обращаться с длинными волосами. У Илоны они тоже до попы.
До попы? Сказал бы хоть до пояса. Ай! Он избил рукой всю крышу, пока тянул мои волосы прядь за прядью. Наконец, сунул мне в руки мою расческу. Вытащил из кармашка двери свою и взялся за собственную шевелюру.
— Убери обратно в бардачок, пожалуйста! Надо не забыть купить новый. Напомнишь?
Баллончик снова оказался у меня в руках и теперь я прочла название — сухой шампунь. Что за зверь такой страшный?!
— Пригнись к печке, макушку подсуши…
Я чуть не впечатлилась лбом в торпеду! Если нас видно с улицы через лобовое стекло, то можно решить, что он меня хорошо приложил к ней подзатыльником. Да, а еще лучше не смотреть, а стоять под дверью туалета и слушать про узлы и зубы!
Я скрежетала зубами… Ну как я так вляпалась, ну как?
— Лиз, минуту на марафет и пойдём. А то господа-товарищи не то подумают.
— А они ещё не подумали?
Я спросила с вызовом. Он с тем же вызовом ответил:
— А тебе не плевать? Тебе с этими людьми не работать. Ты же уволилась! Разве нет?
— Теперь точно да! — выкрикнула я и вытащила помаду.
— Лиз… — он позвал очень тихо. — Ну вот ты реально думаешь, что кто-то по трезвому может заниматься этим в единственном туалете кафе?
— Этим? Нет, — я бросила помаду в сумочку и вытащила пудреницу.
— А чего ты тогда завелась?
Я выдохнула — а реально, чего?
— Из-за молнии, что ли? Ну прости… Я просто хотел поднять тебе настроение…
Или юбку — только дверь раньше времени открылась!
— Мне просто домой надо. Обещала дочке, что буду не поздно. Дед ее ни разу не укладывал сам. Я нервничаю.
Да, в любой непонятной ситуации прикрывайся ребёнком!
— В пять лет не засыпает сама?
Не прокатило? Я повернулась к рулю, так и не раскрыв пудреницу. Да, пять лет одна засыпаю я…
— Я — плохая мать, — прошептала и тут же повысила голос. — Только не надо включать хорошего папочку. Я уже на все согласная!
Господи, ну что я снова ляпнула… Так и не напудрив нос, закрыла сумочку. Сказать, зато у меня ребёнок привит — как корку от свежей болячки отодрать! Я не настолько жестокая… Просто не умею нормально отвечать на такую неприкрытую атаку по всем фронтам: и рабочему, и материнскому, и — да чтоб Вербову пусто было — женскому…