— Ну, и чем займёмся, пока будем ждать полуночи? — поинтересовалась Марина, ёжась от проникающего под куртку холода и пряча в карманы кисти рук в тонких перчатках.
— Сейчас я тебя удивлю, — сказал Егор, снял с плеч небольшой рюкзак и принялся в нём рыться.
Достал два шоколадных батончика, один отдал Марине, другой положил себе в нагрудный карман куртки. Девушка с интересом взирала на его манипуляции.
Затем Егор вытащил две одинаковые узкие и длинные коробочки. Одну поставил на брусчатку у своих ног, вторую открыл, вынул из обрезков поролона стеклянный бокал и подал Марине.
— Киселёв, что всё это значит? — с удивлением, в которое капнули немного веселья, спросила девушка.
— Подожди, это ещё не всё, — ответил Егор и достал бокал и для себя.
Пустые коробки исчезли внутри рюкзака. А оттуда на свет появился маленький литровый термос.
— Так, я буду держать за ручку, а ты аккуратно отвинти крышку, — сказал Егор Марине; у обоих в одной руке было по бокалу, так что эту операцию они могли провести только вдвоём.
Заинтригованная, девушка послушно открыла термос и положила крышку на снег рядом с рюкзаком. Тем временем Егор наполнил из термоса оба бокала. В них теперь было примерно на четыре пальца светлой пузырящейся жидкости.
— За нас! — провозгласил копирайтер, легонько коснулся своим стеклянным сосудом бокала Марины, пребывавшей уже просто в немом изумлении, и отпил глоток. Затем всунул ручку термоса девушке в ладонь, достал из кармана батончик, зубами порвал упаковку и жадно откусил чуть ли не половину.
— Э… это что, шампанское?! — спросила Марина, только сейчас понявшая, что, собственно, произошло.
Егор кивнул:
— И притом просто прохладное, а не ледяное. Даже чуть тепловатое, — чтобы мы не простыли.
— Егор… какой ты всё-таки классный! — сказала Марина.
— Я предусмотрительный, — ответил копирайтер.
Они снова чокнулись бокалами и выпили залпом.
Им обоим вечер нравился всё сильнее.
6
305-й день 2621 года эры Льдов, 23:50 (местный часовой пояс № 5).
Голопроектор высветил надпись: «Уровень не пройден». Дирнер чертыхнулся и в сердцах треснул по нему кулаком. Изображение игрового поля головоломки пропало.
Внутренне кипя от злости, танн обратил внимание на голографическую приборную панель, где, кроме всего прочего, высвечивалось также положение флаера на карте. Злость малость отступила, подкрасившись удивлением.
— Подлетаем… — пробормотал военнослужащий, доверху застегнул свою белую шубу-«маскхалат», поправил на голове белую шапку, натянул большие белые рукавицы и взял в руки лазерное ружьё-«посох».
«Почти у цели», — подумал он.
Автопилот начал постепенно снижать скорость и высоту полёта машины, так что вскоре флаер уже медленно скользил над самыми верхушками не добитых морозом деревьев к месту сбора подразделения (земляне назвали бы последнее батальоном), которое через считанные минуты должно было начать захват одного из районов города со странным названием Красноярск. Оставалось совсем немного времени, другие отряды, возможно, уж собрались.
Наконец, в свете фар и прожекторов флаера внизу показалась большая поляна, освещённая лампами машин с остальным личным составом ватана — так этот вид подразделений называли сами винтхерлундцы. Флаер бесшумно погасил горизонтальную скорость и плавно опустился на скользкую поверхность снежно-ледяной равнины.
— Прилетели, — сказал Дирнер, подошёл к двери кабины, разблокировал её и вышел наружу.
Эта ночь была просто ужасно холодной. Если среднегодовая температура в этих широтах находилась у отметки замерзания ртути, то зимой иногда опускалась аж до уровня затвердевания углекислого газа. Похоже, сейчас был как раз такой случай.
Холодный ветер обдал лицо Дирнера своим смертельным дыханием, но военнослужащий только поёжился, потёр свободной рукой в толстой варежке задубелую из-за вечных морозов открытую кожу и решительно направился к задней двери флаера, ведущей в салон.
Луч сканера обследовал сетчатку танна, и дверь втянулась в стену аппарата, открыв взору обрызганную слабым светом просторную внутренность машины, где не было ничего, кроме команды подрагивающих от холода чебов.
— Выходите! — приказал им Дирнер. — Я жду!