Есть… но зачем? Не нравится анализатор?
Прошин скривился и неопределенно поболтал кистью руки.
Я в нем не уверен, скажем так. А возьму деньги — возьму ответственность. Это я тебе по- родственному… То есть я от денег вроде пока отказываюсь… А ты пользуйся, а?
Блеск предложение?
Я постараюсь, — сказала Татьяна.
Ужин закончили молча. Молчание это было отдаленно неприятно Прошину, но от сумел занять себя, отстранившись размышлениями: как вести разговоры с медиками, что скажет Бегунов, поможет ли действительно Татьяна? Затем, споткнувшись на ее имени, спохватился.
Заулыбался, завязал болтовню о том о сем, недоуменно, вторым планом, смекая, что пытается о, пошлость! — располжить ее к себе, как нужного дядю; вернулся к анализатору, напомнил… Вскоре, окончательно отойдя, взвинтив себя рожденной в потугах веселосью, обнял Таню, поцеловал… И отстранился; изо рта ее пахло едой.
Пауза была ничтожной, миг…
Мне пора, — неожиданно сказала она, поднимаясь. — Ты накормлен, я спокойна.
Он вновь отрезвленно, тяжело и постыдно осознал их полное понимание друг друга.
Как хочешь..
Не хочу, — сказала она. — Ваше приказание, мсье любовник, будет исполнено.
«А ну все к черту!» Прошин проводил ее до дверей, стараясь погрузиться в пустоту мыслей.
Мнение о Михайлове сложилось у Прошина давно, бесповоротно и формировалось оно так: коммуникабельный нахал, успешно изображающий трудолюбие. Михайлова и ему подобных он презирал.
Главный противник явился незамедлительно после телефонного звонка Прошина. Он процветал. Твердая уверенность в себе придавала его энергичной, до блеска выскобленной физиономии гордое высокомерие и ироничность. Он был безукоризненно причесан, одет в отлично сшитый костюм, и от его шевелюры распространялся пряный запах одеколона, настолько пряный, что Прошин не выносивший дешевой парфюмерии, приоткрыл форточку.
Я закурю? — спросил Михайлов, закуривая.
Друг мой, ты, как я информирован, собираешься в Ригу?
Да… — скорбно отозвался Михайлов, играя кончиком широкого попугаистого галстука. — Работа.
Судя по тону, подобная поездка тебе не импонирует?
Странные какие-то фразы… — Михайлов сдувал табачным дымом перхоть с лацкана пиджака. — Надо ехать — еду!
Так-с, — процедил Прошин. — Выверенный ответик. Тебе фатально везет последнее время… Путешествуешь. По просторам отчизны, а потом и того — на цельный год в Австралию. Счастливчик, а?
Я уезжаю не прохлаждаться, а работать, — строго изрек Михайлов. — А там уж счастливчик или нет — какой есть…
Приятная работа — исправлять заранее известные ошибки, — философски заметил Алексей. — Аппаратура-то продуманно выведена из строя. Поработала она, сколько могла, и теперь ты, паразит, едешь за счет НИИ прогуляться, зная как и что исправлять. А НИИ платит заказчику штраф, тебе на дорогу, жратву и мелкие удовольствия.
Михайлов потемнел, как ужаленный. Снял очки. Начал протирать их стекла с таким усердием, что рисковал проделать в них дыры.
Слушай, — сказал он неуверенно, ты…выбирай слова. За такой поклеп можно и…
А это не поклеп, — мягко перебил Прошин. — Это константация печального факта.
Ты поставил в генератор технологическую, не покрытую лаком печатную плату. Ты надеялся на балтийские туманы, друг Михайлов, и черные твои надежды оправдались.
Ч-чушь какая-то! — Михайлов рассматривал мысок своего ботинка. В лице его было что-то бесстрастно-козлиное.
Ах, Михайлов, нехорошо. Youre a shady type?
Что?
Я говорю темная ты личность, преступный тип. Диверсант. Почему же ты английский не изучаешь? А еще в Австралию навострился. Ты вообще-то что можешь сказать? Ит из вери нессесри бат итс вери диффикульт, да?
Михайлов деланно засиеялся. Прошин тоже.
Да, — коварно улыбаясь, продолжал Алексей, — все тайное становится явным. Права пословица. Ворюга ты брат и вредитель.
Это наглость, — задумчиво сказал Михайлов, пуская колечки дыма в потолок.
Это откровенность, — столь же задумчиво отозвался Прошин. — И мы часто путаем ее то с наглостью, то с лестью.
Но все нуждается в доказательствах, извиняюсь… — Михайлов расплылся в улыбке, но глаза у него были маленькими и злыми.
В доказательствах? А вот тут уж ты братец, наглец! Впрочем, доказать труда не составит. И будет это выглядеть так: иду, сообщаю, дело оперативно проверяется…
Ну и… — произнес Михайлов дрогнувшим голосом, — что ты хочешь… по этому поводу… например?
Да, успокойся, — милостиво отмахнулся Прошин. — Никуда я не иду и ничего не сообщаю. А ты бери бумажку и пиши заявление на имя директора.