Это был удар. Опять просчет! А как он нуждался сейчас в математических расчетах докторской! И кто теперь переубедит Лукьянова?
Только не надо меня упрашивать, — тихо сказал Навашин.
Да, да, — пробормотал Прошин. — Конечно. Я понимаю. Мне просто очень тяжело расставаться с тобой, Рома. Слушай! Дружеская просьба. Задержись на две недели. Я… прошу. У нас огромная работа — анализатор. На карту поставлены жизни людей. Это не лирика и не демагогия. Факт.
Что дадут две недели? — спросил Навашин устало. — прибор вы будете делать годы.
Верно, — быстро откликнулся Прошин. — Но мне нужны хотя бы некоторые расчет ты.
Какие именно?
Прошин сбивчиво пояснил.
Много, — качнул головой Роман. — Я должен сидеть с утра до ночи полмесяца, не выходя на работу.
И сиди! Работай. Пей чай.
Прошин ждал ответа… Согласие означало, во-первых, роскошную математическую стыковку всех трех частей докторской, во-вторых, стыковку, сделанную вдалеке от всевидящих глаз Лукьянова.
Хорошо, — сказал Роман в сомнениях. — Но это будут ровно две недели.
Я тебе очень благодарен, станина, — проникновенно сказал Прошин. — Ты все же благородный человек… И это чистосердечные слова. У меня еще… один разговорчик имеется
, продолжил он и замолчал, понимая, что разговорчик будет последним, Навашин пройдет мимо, исчезнув, как сотни других прохожих, но с другими то ладно, а с этим он так и не поговорил, и поговорить не успеет, потому что разговорчик — вранье, а разговор еще не назрел, и, верно, уже не назреет. Жаль! — Сейчас я посыящу тебя в одно дело… — начал Прошин. — Оно вызовет у тебя усмешку над глупостью нашей и суетностью… В общем, тему «Анализатор» могут прикрыть. Она идет без денежных расчетов с медиками, благодаря, скажем так… попустительству директора.
Почему бы медикам не оплатить работу?
Да там тоже черт знает что! Денег нет! И чтобы их дали, онкологам надо убедить своих боссов. А как? Доказательств кот наплакал. Но дело в другом. Наши ребята пошли на принцип и начали делать сканирующий датчик, а там, в верхах медицинских, кое-кто… хочет многоячеечную бодягу.
Смысл? Результат тот же, а датчик-планка дешевле.
Видимо, там идет своя игра, — многозначительно произнес Прошин. — А как такое дело объяснишь нашим балбесам? А?!
Все это глупо и… — поморщился Навашин раздраженно.
От чего ты и бежишь, — сочувственно кивнул Прошин. — Я один понимаю тебя.
Они, — он указал на лабраторный корпус, — не поймут.
Короче, — подвел итог Навашин. — Если не будет многоячеечного датчика, тему закроют?
Ну да… — растерянно подтвердил Прошин. — Да. Поэтому, кроме тебя я посвятил в это дело Авдеева.
Авдеев болен. Грипп, что ли… Просил передать.
Угораздило! — Прошин вырвал из блокнота лист. — Понимаешь, — сказал он, засасы вая «Паркером» чернила из пузырька, Лукьянов метит в меня, не ведая, что рикошетом отлетает ему же в лоб. Но я не обидчив: старик в маразме, и ему надо прощать. И помогать.
Помоги ему…ты. Поговори с Николаем, и выдайте обоснованное «нет» сканирующей системе…
Прошин писал записку Авдееву.
«Коля!
Дела твои швах. Видишь, какой Лукьяша стервотина? Как выкрутиться — не представляю.
Одному, без привлечения лаборатории расчетов тебе не сделать. Надо убедить этих… повторно и более весомыми аргументами.
К делу подключаю Романа. Это башка еще та. Пришлось, правда ему подзалить (сам разберешься что к чему), но грех мой тебе на благо.
Сочините на пару железную басню о том, что сканирующая система — бяка. Советую упирать на биологическую сторону вопроса. Впрочем, решайте сами. Вы же большие ученые, да? Быстрейшего тебе выздоровления.
Алексей».
Вот, — сказал он, заклеивая конверт и передавая его Роману. — Отдашь Николаю. Он снял очки и сжал ладонью лицо. — Рома, Рома, если бы ты знал, как мне все опротивело… как я устал!
Роман смотрел на него немигающим взглядом. В черных провалах глаз его растворялись почти не заметные, серо-фиолетовые зрачки.
Леша, — сказал он тихо. — Я ведь не договорил… Поедем вместе, а? Там для тебя найдется и место и работа.
Прошин медленно опустил руку на стол.
Мой поезд может задержаться? — серьезно спросил он.
Может. — кивнул Роман. Я не тороплю тебя. Он будет стоять на приколе месяц, год, пять лет… Но советую поспешить.
Я всегда буду помнить о нем, — сказал Алексей. — Только вот боязно мне в него сесть.