“Ich bin ein Judenschluchter!” - выкрикнул в телевизоре цезарь. Жители в телевизоре запрыгали и захлопали и поперли на кафедру. Сейчас, сейчас, вот сейчас будет хомяк, сейчас Американская Империя пошатнется! Блажен, кто посетил сей мир... ...Но нет, цезарь приветственно машет над головой кулаками. Оркестр снова поднял ко ртам чешское дерево и немецкую медь, публика скинула шапки, у кого были, цезарь и евнухи во френчах схватились за сердце и заморгали перед собой, и по низу картинки побежало, мигая: Oh, say, can you see, by the dawn’s early light What so proudly we hailed at the twilight’s last gleaming? Whose broad stripes and bright stars, thro’ the perilous fight, O’er the ramparts we watched, were so gallantly streaming. Империя не пошатнулась. Пир всеблагих отменяется. Я не оборачиваясь пошарил рукой сзади, зацепил и закрыл окно. Притиснул посильней створку, повернул ручкой щеколду и поволочил саднящую внутри бедра ногу мимо мелькающего телевизора - к дивану. И присел одной ягодицей на самый-самый краешек.
На столике у дивана, рядом с открытым компьютером (за незаконченной строчкой Thereunder it would be proposed, единственной на странице, с равномерностью, вызывающей ощущение аритмии, появляется и исчезает курсор, время: 17:38) - желтый конверт, как Ирмгард говорит, А4, т.е. одиннадцатого формата: плотно набит и по длинной стороне неровно надорван, сплошь в американских марках, синих наклейках авиапочты и каких-то черных, синих и красных штампах и штемпелях: в расплывшихся гербах и смазанных рунах. Один лист вылез на треть и виден гриф Фонда еврейских исследований вдовы Годдес, слева под ним - начало адреса: Mr. J. Goldstein. Но как же я сразу его не заметил?!
Дорогой сэр, мы рады предоставить Вам годовую рабочую стипендию нашего Фонда. Ваше жизнеописание и резюме Вашего проекта (сбор материалов к историческому роману “Охотники за крайней плотью” о племени еврейских индейцев, живших в XVII в. на территории Нового Амстердама, и о его вожде, лжемессии Мордехае Эспиноза, голландском купце из португальских марранов), переданные Вами через сотрудницу нашего Фонда миссис Аиду Свэртсмэн, полностью убедили Попечительский Совет. Наши колебания и, как их следствие, запоздание с решением, за которое мы просим нас великодушно извинить, были связаны с тем, что единственный оставшийся у нас невыделенным грант на 1994 г. проходит по квоте на чернокожих исследователей в соответствии с решением Сената от 5.4.1985 г. “О дополнительных твердых квотах для угнетенных меньшинств в организациях, субсидируемых из личных средств Императора и Народа”. До сих пор мы не слышали ничего о существовании афророссиян, но миссис Свэртсмян заверила нас, что имела полную возможность, во время Вашего визита в наш Фонд летом с.г., удостовериться в том, что Вы чернокожий, поэтому мы ждем Вас начиная с первого числа следующего месяца, т.е. с начала нового, 1994 г. Условия Вашего проживания в квартире для стипендиатов нашего Фонда по адресу: Западная 44 Улица д. 424, Нью-Йорк, Манхэттен, США, а также авиабилет на рейс “Эмерикан Эйрлайнз” Мюнхен-Нью-Йорк (1.1.1994) и копия нашего письма на имя Консула США в г. Мюнхене с просьбой о срочной выдаче визы прилагаются. Искренне Ваша, Распорядительница Фонда еврейских исследований Берта Годдес.
Сдавливая с боков, я подоил пакет над столешницей - действительно, из пружинно разошедшейся пачки бумаг выскользнул билет “Эмерикан Эйрлайнз” с приколотой к нему темно-розовой карточкой каталожной, а на ней печатными русскими буквами: Беременна мальЧиком. Не забудь про мазь. Целую, ШеклЯ. Телевизор погас - сам собой, как и включался. Сделалась темнота. По студии углами ходили огромные тени и разноцветные отблики. Что за дивные, хвостатые мысли фейерверком распускались у меня в голове - о Европе, которая нигде, и о ее невидимых жителях, вечных старчиках обоего или никоего пола! Я полуприлег на диван, сомкнул веки, освободил уши от обоеконечных берушей и услышал - бесконечно отдаленно - тарахтение вертолетов, обрывки музыки, людской гул, шуршанье эфира.