— Супербогатый парень.
— Что значит «богатый»?
Нора открывает рот, чтобы ответить, но начинает смеяться, подумав о лексике будущих поколений.
— Ничего, Адди, — говорит она. – Ничего особенного.
Достигнув подножья холма, они оглядываются, чтобы посмотреть, как много они прошли, и замечают две фигуры на вершине. Они так далеко, что будь они неподвижны, их невозможно было бы увидеть. Она не может разглядеть ни лиц, ни особых черт, кроме того, что одна фигура намного выше другой, а маленькая сильно хромает, наверное, потому что у нее нет ноги.
Видимо, они решили вместе отправиться на маленькую вечеринку убийств. Бонни и Клайд. Как мило.
— Они преследуют нас, — говорит Нора Аддису, когда они сходят с шоссе в восточном направлении, в сторону трех радиобашен, украшающих холм, как корона. – Нам нужно найти еще патронов.
— Я сильно проголодался, — говорит Аддис.
— Ты доел свои остатки?
— Да.
— Посмотри мои.
Он расстегивает рюкзак и копается в нем.
Нора хмурится:
— Это все, что я взяла?
— Да.
— Господи. Вот жирная задница.
Аддис открывает пакет и сует в рот кусок сыра. Он предлагает пакет ей, она тянется к нему, а потом смотрит на лицо брата. На его скулы.
— Возьми его, — говорит она. – Я не хочу есть.
Ее живот выбирает именно этот момент, чтобы громко забурлить.
— Я тоже, — говорит Аддис.
— Хорошо, я вру. Но ты – растущий мальчик, а я просто ленивый подросток. Ешь ты.
— Как думаешь, в этих домах есть еда?
— Может быть. Надеюсь.
Он смягчается. Достает вторую порцию сыра и холодного маргарина, и они продолжают идти.
Они проходят мимо небольшого трейлера марки Эйрстрим, лежащего на боку, из него на улицу выброшены салфетки и пластиковые вилки. Меню на его стальном боку рекламирует бургеры, но зловоние, исходящее от трейлера, рекламирует личинок.
— Чизбургеры, — показывает Аддис.
— Вкусняшка.
Аддис вздыхает и залазит лицом в пакет, облизывая остатки сыра.
— Мы поищем еду, как только окажемся в безопасности, — говорит Нора. – Сначала патроны, потом гамбургеры.
Он обвиняюще смотрит на нее, но шарики маргарина в бровях несколько подрывают его авторитетность.
— Ты собираешься в следующий раз убить их?
— По крайней мере, женщину.
— Почему не мужчину?
— Я не знаю. Наверное, я и его тоже убью. Но он немного не такой.
— Потому что он не пытался съесть нас?
— Может быть.
— А почему он не пытался?
Нора отвечает не сразу. Она в неплохой форме, но холм достаточно крут, и она задыхается.
— Помнишь, как мы остались с тетей Ширли, перед тем, как пойти сюда?
Он смотрит на тротуар под ногами.
— Да.
— Помнишь, когда ее уже укусили, она просто стояла весь день на кухне и мыла посуду, снова и снова?
— Да.
— И она не пыталась съесть маму, пока не прошло три дня?
— Да.
— Иногда, когда люди превращаются в… «зомби» или как там… им нужно какое—то время, чтобы понять, что им нужно делать. Может быть, их личности исчезают не сразу, поэтому сначала они просто запутываются. Они не понимают, что с ними происходит.
Аддис некоторое время молча переваривает сказанное.
— Тогда почему он идет за нами?
— Я не знаю. Может, потому, что его подруга хочет нас съесть. А может потому, что я была последним человеком, которого он видел перед смертью.
Аддис улыбается.
— А может, ты ему нравишься.
— А может, ты нравишься той девчонке.
Его улыбка исчезает.
К тому времени, когда они достигают главной магистрали холма – Бродвей Эйв, – солнце начинает садиться. Нора понимает, что, должно быть, она спала дольше, чем собиралась. Она не помнит, спали ли они позапрошлой ночью. Дни распланированы на еду и сон. Она изо всех сил пытается вспомнить, какого цвета были глаза ее мамы.
Они вошли в район, который выглядит так, словно раньше в нем кипела жизнь. Красочные витрины с замысловатыми граффити, концертные афиши, украшающие каждый столб и десятки стильно одетых трупов, в беспорядке лежащих на улицах, в черепах которых собралась дождевая вода.
Нора открывает рот, чтобы запретить Аддису смотреть на них, но понимает, насколько это абсурдно. Она разрешает ему смотреть на остатки бойни, надеясь, что он как—нибудь уложит в голове этот ужас. Что он найдет способ искупаться в яде, не пустив его внутрь.
— Смотри! – он указывает в сторону парка на другой стороне улицы. – Бассейн!
Парк огромен и, возможно, когда—то был красивым. Исчезающие вдали холмы поросли сорняками. Высокие элегантные фонарные столбы заржавели. Большой центральный фонтан до сих пор капает, хотя тут должен быть водопад. Капли стекают в мелкий, меньше трети метра глубиной, бассейн – абсолютно открытый, без перил и предупреждений, как будто город действительно хотел, чтобы люди в нем резвились. Может быть, та безголовая пара, держащаяся за руки на автобусной остановке, раньше сидела здесь на скамейке и смотрела, как плещутся их ребятишки. Может, студенты, которые сейчас кормят мух на улице, пили из этого бассейна, или плавали на спине поздно вечером, глядя на звезды и строя планы — для себя и друг для друга. Норе снова хочется разреветься. Гребаный город. Гребаный мир. Когда же она привыкнет к этому?