— Мы едим людей?
— Не людей. Просто это сделано из того же материала.
— Ооо.
Нора оглядывается через плечо. На улице темно, только слабо блестит месяц. Она напрягается, чтобы разглядеть вдалеке спотыкающиеся силуэты. Кажется, все это время они не сбавляли темпа, и ей приходит на ум, что если она и Аддис бежали бы изо всех сил, то смогли бы, наконец, оторваться от своих преследователей. Несмотря на медлительность, у мертвых есть два преимущества: они за полтора километра чуют запах живых и никогда не останавливаются. Нора понимает, что рано или поздно ей придется с ними столкнуться.
— Как насчет него? – говорит Аддис, останавливаясь, чтобы посмотреть на довольно большое двухэтажное здание. Оно необычно контрастирует с другими. Это элегантный старомодный дом из красного кирпича с белыми оконными рамами и шариками в верхней части перил балконов второго этажа, но защищенный, как городское отделение банка. Толстые кованые решетки на всех окнах, камеры на каждой двери и высокая железная ограда по периметру двора. Забор не очень поможет, поскольку ворота лежат на земле, но все же…
— Давай посмотрим, — говорит Нора.
Она достает фонарик и топор. Аддис делает то же самое. Они быстро обегают двор, проверяя все оконные решетки и двери. Все цело, все заперто. Единственная выходящая из ряда вон вещь – кабриолет «мозератти» со следами когтей и засохшей крови. Странно, но двор ухожен: кустарники все еще растут ровными рядами, на газоне растет сорная трава, но он не зарос.
— Все чисто, — говорит Аддис голосом полицейского.
— Эти оконные решетки довольно широкие. Как думаешь, ты пролезешь?
Он сует голову между прутьев. Если прижать уши, вероятно, он сможет протиснуться.
— Хочешь, чтобы я вломился? – спрашивает он, хитро улыбаясь. Грабитель из него вышел бы лучше, чем полицейский.
— Давай сначала проверим остальные двери.
Они возвращаются к передней двери. Нора с удивлением обнаруживает, что входная дверь – огромная дубовая плита с усиленными петлями – не заперта. Приоткрыта. Они шагают внутрь. Нора запирает ее за собой и включает фонарик. Интерьер не менее роскошен, чем она ожидала. Как обычно, экзотическое дерево и кожа, картины, картины, написанные настоящими художниками, небрежно развешаны по залу, как будто не являются чем—то особенным.
— Боже, — шепчет Нора, направляя фонарик на грязный замысловатый коллаж. – Это Раушенберг5.
— Картина слишком большая, — Аддис говорит тоном, означающим «даже не думай об этом». Он помнит, как их семья остановилась в музее, чтобы поискать оружие у мертвых охранников, и Нора набила полный багажник Пикассо. Он помнит, что когда какие—то бандиты угнали их машину, и им пришлось идти пешком, она заставила его положить в свой рюкзак всю ее одежду, чтобы освободить место для свернутых холстов Дали. Больше ему не нужно об этом беспокоиться. Сейчас она стала гораздо практичнее.
Они начинают исследовать дом. Белые круги от фонариков шарят по стенам, как призраки. Нора щелкает выключателем и с удивлением видит, как загорается люстра. Она быстро выключает ее.
— Зачем ты ее выключила? – говорит Аддис.
— Ты знаешь, зачем.
Аддис вздыхает. Они тихо спускаются вниз по коридору в направлении столовой.
— Что это за запах? – Аддис морщит нос.
Нора принюхивается.
— Горелый пластик? – она движется в сторону кухни, чтобы посмотреть, но Аддис визжит так внезапно и резко, что Нора чуть не роняет фонарик. Она бросается к нему, подняв топор. Свет от его фонарика медленно ползет по лицам трех трупов. Трупы очень старые. Скелеты. Плоти нет, остались только несколько связок, соединяющих суставы. Даже одежда сгнила. Они мирно сидят в гостиной, взрослый в мягком кресле, а двое скелетов поменьше – на диване, безгубые рты сжаты в оскал, который скрывает каждую улыбку.
6. Раушенберг, Роберт – американский художник—экспрессионист.
Аддис отводит фонарик, и мрачная картина исчезает в тени. Он дышит тяжелей, чем Нора.
— Пошли, — говорит Нора. – Давай проверим наверху.
На верхнем этаже находятся только две детских спальни, ванная и балкон. Пустые, молчаливые и пыльные.
— Все чисто? – спрашивает Нора, но Аддис не отвечает.
— Мы можем здесь остаться? – тихо говорит он. – Нам не нужно снова спускаться, так ведь?
— Если все чисто, то нет. Так все в порядке?
— Все в порядке.
— Хорошо, тогда мы остаемся тут.
— Пока не рассветет?
— Ага.