У них самый лучший столик в ресторане, с самым захватывающим видом: в окне от пола до потолка перед ними развернулся Сиэтл, восток исчезал в синеве Каскадных гор. Нора представляет себе официантов в галстуках—бабочках, интересующихся, желают ли они десерт. Ей всегда было интересно, какое на вкус крем—брюле.
— Здешняя картошка лучше той, на автозаправке, — сказал Аддис с набитым ртом.
— Я рада, что ты так думаешь. И полезнее.
— Правда?
— Немного.
— Это хорошо.
Нора улыбается. Несколько месяцев назад слово «полезный» заставило бы его выплюнуть всю еду. Горько и радостно от того, что он, наконец, научился ценить пищу.
— Как думаешь, у них тут есть музыка? – спросил он.
— Я думаю, что это плохая идея.
— Почему?
— Если кто—нибудь зайдет в лифт, мы можем его не услышать.
— Ну и что? Они услышат нас и смогут пообедать с нами.
— Аддис…
— Что?
Нора оглядывается. Аддис смотрит на нее.
— Хорошо. Дай проверю.
Она быстро обходит ресторан в поисках управления стереосистемой, но еще тяжелее видеть знаки того, что они не одни. Те бинты. Кровь стала коричневой – как минимум, одно—двухдневной давности. Больше следов она не находит, поэтому, когда отыскивает музыкальный центр, подключенный к айпаду, то с трепетом листает плейлисты, надеясь найти что—нибудь, что понравится обоим.
— Билли Холидей? – кричит она Аддису.
— Скучища!
— Битлз?
— Они лошки!
— Ты – маленький гаденыш, — хохочет она. – Я ставлю наугад.
Она жмет на старт и, не глядя, идет назад к столу. Мягко начинает играть фортепиано, потом на музыку накладывается высокий, тихий голос.
— Что это? – морщит нос Аддис.
— Похоже на Сигур Рос.
— Почему ты всегда слушаешь стареееейшую музыку! – стонет Аддис.
— Эта – не настолько старая.
— Ей миллион лет.
Нора вздыхает и щелчком сбрасывает с рубашки Аддиса прилипшую кукурузу. Его глаза вспыхивают. Он берет кусок сыра.
— Нет, — Нора указывает на него вилкой. – Мы не сражаемся с едой. Положи.
Аддис колеблется, оценивая ее намерения.
— Сэр, — она изображает полицейского. – Немедленно положите тофу.
Он закидывает сыр в рот. Нора кивает и ест кукурузу. Они жуют и улыбаются друг другу.
Ресторан движется так медленно, что это едва заметно, но Нора обращает внимание, что с момента их прихода, он уже сделал пол—оборота. Вид на Каскадные горы сменился видом Пьюжет—Саунда, в красных и розовых оттенках заходящего солнца. В полумраке вечера видны только силуэты зданий, и город выглядит совершенно нормально. Многие высотки в центре темные, но в некоторых все же есть электричество, и крошечные окошки мигают, как рождественские огни.
Она смотрит, как ее брат заталкивает в рот картошку, каким—то образом картошка оказалась даже у него в волосах, и спрашивает себя, куда она его ведет. Когда они идут целый день, куда именно они идут? Она избегала этой мысли, но сейчас она вернулась, стала еще навязчивее: Нора понятия не имеет. Она не только не знает, куда идти, но даже не знает, в каком направлении. Они идут только потому, что движение и есть ее план. Потому что бездействие – это смерть.
— Нора? – он тревожно смотрит на нее. Она спрашивает себя, какое лицо было у нее в течение последних нескольких минут. Отгоняет подступающие слезы.
— Мне нужно в туалет, — говорит она и поднимается. Музыка изменилась на современную, одну из новых поп—песен, которые Аддис с друзьями слушали, возвращаясь в округ Колумбия. Шумная, звенящая, медленная и мрачная, андрогинному голосу исполнителя нота за нотой вторит жалобная скрипка. У Норы по коже пробегают мурашки, и она отмечает про себя, что вернется и переключит. Она и подумать никогда не могла, что в шестнадцать лет не будет иметь представления о молодежной культуре. Тьма наступила так внезапно, что не дала ей возможности приспособиться, и теперь все это пугает ее. Она возвращается в прошлое, к записям тети Ширли, которые звучали, пока они собирали в гостиной лего. А эта песня вызывала чувства хуже, нежели скука.
Она толкает дверь в женский туалет и наклоняется к раковине, пытаясь успокоиться. Смотрит в зеркало на свои усталые, красные глаза. В углу комнаты она замечает, как нечто большое, накрытое столовой скатертью, начинает медленно подниматься.
— Аддис, хватай вещи.
— Что случилось?
— Мы уходим.
— Но я еще не доел…
— Аддис!