Николай Иванович только взглянул на него еще раз и ничего не ответил.
— Что это вы: больны в самом деле? А я, знаете, сейчас только от генерала Столбова, с визитом у него был, да не застал: уехал к себе в деревню. Генеральша пригласила меня сегодня обедать к ней в сад; говорит, что она непременно хочет в саду сегодня обедать. Не могу понять, что за фантазия обедать в саду осенью! Поручила мне и вас тоже пригласить, то есть просто, знаете, взяла с меня честное слово, что я вас привезу. Скажите, говорит, сердцу нашей губернии, что у меня на днях превосходный херес из Петербурга получен…
Слова: «из Петербурга получен» точно укололи Вилькина. Он вскочил, схватил портфель и фуражку, отвернулся от крайне озадаченного этим почтмейстера, даже руку позабыл ему подать, сказал только чуть глухо как-то:- Извините… у меня стр-а-шно голова болит — и ушел.
Через канцелярию он прошел торопясь, слегка наклонив голову и не поднимая ни на кого глаза, весь позеленевший.
II
Отчего замерло «сердце губернии» и отчего именно оно — «сердце губернии»
Земельский губернатор, действительный статский советник Колоколов, вступивший в эту должность года четыре тому назад, был вызван, за месяц перед этим, особым официальным письмом министра в Петербург будто бы для личного разъяснения некоторых недоумений по крестьянскому вопросу. Слабодушный, слабонервный холостяк-старик, но добряк в высшей степени, он наскоро сдал губернию вице-губернатору и спокойно сел в свою дорожную карету вместе с Вилькиным, провожавшим его до заставы, всю дорогу уверяя того, что после этой поездки в столицу, которая, вероятно, продолжится месяца полтора, не больше, они оба получат в награду… по крайней мере по годовому окладу жалованья. Только что проехали заставу, губернатор приказал остановиться; выпили в карете бутылку шампанского, обнялись, расцеловались, — и в эту трогательную минуту ни один человек в мире, кроме разве только самого правителя канцелярии, не заставил бы его превосходительство отказаться от приятной мысли, что его губерния — чуть ли не самая образцовая но своему управлению. А Вилькин-то уже отнюдь не желал разочаровывать его превосходительство, хотя, возвращаясь домой на своей пролетке, отлично хорошо знал, что губерния их не только не образцовая, но едва ли не самая запущенная.
Тем не менее Николай Иванович вовсе но прочь был помечтать на своих рессорных пролетках хотя бы и о годовом окладе жалованья, даже какой-то красивенький крестик зарябил у него перед глазами, когда он подъехал к каменному губернаторскому дому, где во дворе, в деревянном флигеле была и его собственная квартира, потому что, если он отлично хорошо знает, что губерния их запущена, то он также отлично хорошо знал и то, что и концы управления ею так глубоко запущены в воду, что их никакая там сенаторская ревизия без него не отыщет, только бы губернатора не переменили. Но ведь опять не переменит же ни с того ни с сего губернатора петербургское правительство, тем более, что еще недавно была получена от министра официальная благодарность за успешное взимание податей и пополнение трех-годной недоимки.
Встречаются иногда на свете люди, наделенные от природы такой строгой логикой и такой способностью анализа, что они по возможности насквозь все видят и даже предвидят в жизни. Не могут только предвидеть они тех событий, которые, по-видимому, не поддаются никакой логике, никакому анализу; не могут они предвидеть бревна, которое как будто ни с того ни с сего упадет им на голову с крыши в ту самую минуту, как они будут проходить мимо и которое не упало же ведь тогда, когда другие точно такие же проходили мимо, да еще не одну сотню, не одну тысячу раз может быть. Вилькин принадлежал именно к числу таких людей и так же, как они, не мог предвидеть бревна, нежданно-негаданно свалившегося на него с последней петербургской почтой. Правда, бревно было очень легонькое: совершенно обыкновенный исписанный лист бумаги с министерским заголовком и за подписью министра; но зато ведь этот смиренный лист бумаги, с такой убийственной для Вилькина краткостью и сжатостью, извещал управляющего губернией, что на место действительного статского советника Колоколова назначается гражданским губернатором в Земельск действительный же статский советник Павел Николаевич Арсеньев. В министерском послании это было сказано так просто, так ясно, обязательно, что над смыслом сказанного не задумался бы и пятилетний ребенок. Но для правителя дел канцелярии губернатора во всем этом стояла такая тьма, что даже у него самого потемнело в глазах от одного взгляда на него.