Нечто вроде этого передумал Вилькин, сидя один у себя в кабинете по возвращении из канцелярии в день получения роковой министерской бумаги. Он заперся там до самого вечера, не обедал, чая не пил, не принял постучавшегося было к нему прокурора Падерина, его короткого приятеля, не заговорил с ним, сказал только сквозь закрытую дверь кабинета но обыкновению отрывисто: — Уйди, пожалуйста, не беспокой меня: у меня страшно голова болит! Он не принял даже и Матьвиевского, являвшегося к правителю с докладом, что поручение его исполнено в точности. Лакей, докладывавший ему дважды о приходе этого последнего, добился от своего барина только одного, тоже отрывистого слова:
— Благодарю! — сказал Вилькин — и только.
А ведь этому человеку всего только двадцать девятый год шел, и он только седьмой год на службе был!
Ровно в восемь часов вечера дверь его кабинета наконец отворилась. Вилькин был бледен, но, по-видимому, совершенно спокоен… Он пошел прямо в канцелярию.
III
Совершенно что-то непонятное для нас
Матьвиевский действительно исполнил в точности поручение своего начальника: канцелярия была в полном составе, когда вошел в нее Вилькин. Каждый был на своем месте, каждый занимался. Правитель, всегда ласковый, всегда тактично-вежливый со своими подчиненными, был на этот раз приветливее обыкновенного. Он всем столоначальникам подал руку, у каждого стола останавливался на минуту, говорил какую-нибудь любезность, даже пристыл на стуле возле Mатьвиевского, как будто поджидал, пока в правительскую комнату подадут свечи. Заметив, что казначей канцелярии, премилый седенький старичок, занимается при одной свече, он любезно сострил над ним, говоря, что если ему, казначею, так жаль другой свечки, то он, правитель, в видах сбережения такого драгоценного для всей канцелярии зрения строго-настрого прикажет сторожу, чтоб тот вперед всегда ставил ему по крайней мере четыре свечки. Канцелярия, и без того любившая своего ближайшего начальника за его (не разб.) вежливость и приветливость, хотя он строго иногда относился к неисполнительности, на этот раз была совершенно им очарована. Несколько лиц, недовольных было сначала тем, что их опять притянули к вечерним занятиям, теперь совершенно повеселели. Никто не обратил особенного внимания на бледность Вилькина, которые подумали только, что ведь у правителя еще и утром голова болела. Николай Иваныч бодро прошел в свою комнату, порылся там несколько минут в уголовных законах, отыскал какую-то статью, которая заставила его чуть не до крови прикусить губы — и снова вышел в канцелярию. Там кипела самая жаркая работа: перья скрипели на столах с каким-то особенным усердием. Вилькин остановился у стола Матьвиевского.
— Позвольте, господа, помешать вам на минуту, — сказал он, обращаясь ко всей канцелярии:- мне надо кое-что сообщить вам…
В одну минуту живая машина остановилась и перья затихли. Лица были любезно вытянуты.
— Все ли здесь? — спросил правитель у Матьвиевского, как бы собираясь с силами.
— Кажется, все… — отвечал тот, почтительно привставая.
— Сидите, сидите… Прежде всего, господа, — начал Вилькин и побледнел пуще прежнего:- поздравляю вас… с новым губернатором!
На всех лицах выразилось крайнее изумление, смешанное с каким-то неопределенным испугом.
— К нам — назначен — из Петербурга — Павел — Николаевич — Арсеньев… — продолжал отрывисто правитель, резко отделяя каждое слово.
Чиновники слушали его с напряженным вниманием.
— Не могу сказать вам, что это за личность: никогда не имел чести слышать о его превосходительстве…
В слегка дрожавшем голосе Вилькина звучала чуть заметная ирония. Заметив, что некоторые из подчиненных смотрят на него все еще несколько испуганно, он поспешил прибавить:
— Во всяком случае, надеюсь, нам с вами нечего бояться этой перемены: сколько я знаю, кажется, у нас все совершенно исправно…