Выбрать главу

На закате дня девушка опять загрустила. Неожиданно она встала и объявила, что хочет вернуться к своим, в город.

— Но, — возразил я, — ведь ты же знаешь — для тебя это равносильно смерти.

— Для женщины есть вещи, которые хуже смерти. Напрасно ты удерживаешь меня. Если ты не пустишь меня в город, все равно, завтра утром я пойду в лес, наемся ядовитых ягод и умру.

Я решил, если мне удастся выбраться отсюда, взять Дрим с собою и жениться на ней. Но теперь мне уже казалось, что на это нет надежды. Я не оправдываю себя и даже не знаю — при таких обстоятельствах, нуждаюсь ли я в оправдании. Но я сказал ей, чтоб она не искала смерти от волшебной палочки своих богов и не ходила в лес есть ядовитые ягоды, так как того, что для женщины хуже смерти, с нею не случилось.

ГЛАВА X

Затем последовало шестнадцать дней такого безоблачного идиллического счастья, что, если б ни одной светлой минуты не было больше в моей жизни, ради одного этого стоит жить. Дрим перестала бояться моря и каждое утро купалась и плавала вместе со мною. Иногда мы ловили форелей в лесных прудах и я чистил и жарил их, как меня научили это делать туземцы Южных морей, в горячей золе и на горячих камнях, добывая огонь при помощи зажигательных стекол в моем бинокле. Но это мы позволяли себе делать лишь в такие дни, когда дул сильный ветер, чтобы дымом не обратить на себя внимания и не выдать своего местожительства. Веру Дрим в то, что в дальних пещерах обитает чудовище, вышедшее из моря, мне так и не удалось поколебать, но она перестала бояться и этого чудовища, и всего прочего.

— Когда придет смерть, — говорила она, — мы умрем оба. Но, пока она не пришла, каждый день — наш. Когда люди так счастливы, что уже невозможно быть счастливее, тогда не трудно умереть. Вино жизни уже выпито.

Я все-таки не отказался от мысли исследовать пещеру и не делал этого только потому, что у меня не было спичек. Но на утро шестнадцатого дня я нашел в лесу смолистое, сухое дерево, из которого можно было понаделать отличных факелов. Наломав побольше веток от него, я вернулся в пещеру и сказал Дрим, что я задумал.

— Я пойду с тобой, — объявила она. И я не мог отговорить ее.

Мы развели у входа в пещеру небольшой огонь и поддерживали его весь день, а когда солнце закатилось, зажгли от него наши факелы и отправились на разведку, не взяв с собою ничего, кроме моего складного ножа и куска мела, чтобы отмечать им свой путь в лабиринте.

Скоро мы дошли до перекрестка, где сходились два хода, оба такие широкие и такой вышины, что по ним без труда можно было бы ехать в карете четверкой. Один из этих ходов вел наверх и, без сомнения, выходил на другую сторону холма. Другой круто спускался книзу — его-то мы и выбрали. Если подземное озеро существует, этот ход должен вести к нему. Чем дальше мы подвигались вперед, тем слышнее становился шум падения подземных вод. Я был взволнован, возбужден и жаждал увидать как можно больше.

Неожиданно ход разросся в огромную пещеру, такую обширную, что в дальние углы ее не проникал свет наших факелов. И хорошо, что я осматривал каждую пядь земли, прежде чем поставить ногу, ибо неожиданно я очутился на краю пропасти. Я лег на живот и, вытянув вперед факел, заглянул вглубь. Там, внутри, была широкая полоса темной воды, в которую с одного конца низвергался водопад. Посредине озера торчало наружу что-то вроде гладкой скалы или большого камня. Я не мог сообразить, что бы это такое могло быть.

— У нас много факелов? — спросила Дрим.

— Масса.

— В таком случае, мы увидим, что это.

Она замахала факелом над головой и, когда он ярко разгорелся, швырнула его вниз. Он упал на громаду, торчавшую из воды. Громада медленно перевернулась, показав всклокоченные волосы, перепачканные илом. Запах паленой шерстя дошел до нас и с ним глухой, сердитый рев, от которого дрогнули стены пещеры.

Мы в страхе бросились бежать. Не знаю, как я не выронил факел; во всяком случае, это можно приписать только случайности, а не моей храбрости. Мы даже не смотрели на пометки мелом, сделанные нами на стенах для того, чтобы не заблудиться, и потому на время сбились с пути в лабиринте запутанных ходов и переходов. Но в конце концов нашли дорогу и вышли из пещеры в лес, где и провели остаток ночи без сна, беседуя о чудесах, виденных нами. Это была последняя ночь, проведенная нами вместе.

Не успело взойти солнце, как я увидал невдалеке от нас над землей курящийся дымок.

— Что это? — спросил я.

— Это конец, — сказала Дрим. — Мы умрем вместе.

Дымок, не поднимавшийся кверху и не рассеивавшийся, скоро сгустился, стал менее прозрачным и, колыхаясь, постепенно принял определенную форму. Перед нами выдвинулась уродливая голова и блестящие, как бусинки, глаза профессора.

Правая рука его, покрытая резиновой перчаткой, скользнула в сапог и вытащила из него смертоносную палочку.

— Чужеземец умрет первым, — молвил он и ткнул палочкой в мою сторону. Дрим уцепилась за меня. Я почувствовал в горле точно ожог…

А затем было то, что представляется мне — хотя, быть может, другим оно и не покажется таким — наиболее странной частью моей истории. Очнувшись от обморока или забытья, я почувствовал, что меня качает, словно в колыбели. Я открыл глаза. Я лежал на палубе корабля. Надо мною наклонялись два человека; один из них подносил к моим губам флягу с водкой.

— Вы видите, — торжествующе вскричал он. — Человек этот жив, — я выиграл пари.

Впоследствии я узнал, что нахожусь на борту парохода «Гермиона», шедшего из Александрии в Кардифф с грузом семени хлопчатника. Меня нашли без чувств в открытой лодке. Матросы обращались со мной грубовато-ласково, отходили меня и привезли домой, но, когда я рассказывал им о том, что я видел и пережил на острове, они лишь недоверчиво качали головами.

После того ничего интересного не случалось со мной, пока меня не привезли в этот большой дом, похожий на барак, где я теперь живу — и живу очень недурно. Здесь много докторов и много гостей. Некоторые из гостей, боюсь, не в своем уме, так как они говорят странные вещи. Я доволен. Я свою жизнь изжил. Но, так как никто не хочет слушать рассказов о моих чудесных переживаниях на острове Фуле, — а если кто и слушает, не принимает их всерьез, — я записал их здесь для иных поколений, более вдумчивых и разумных.

Об авторе

Барри Пэйн (1864–1928) — английский поэт, беллетрист и журналист. Уроженец Кембриджа и выпускник кембриджского колледжа Корпус-Кристи, где изучал классическую филологию. Активно писать начал еще на студенческой скамье, публиковал пародии и юмористические рассказы в журнале Granta. С конца 1880-х гг. публиковался в Cornhill Magazine, Punch, The Speaker, Black and White, работал в газете Daily Chronicle.

Обширное литературное наследие Пэйна включает около 60 книг, в том числе сборники рассказов, повести и романы. В свое время был широко известен как автор историй о привидениях и рассказов о «потустороннем»; встречаются в его произведениях и элементы научной фантастики.

Повесть Новый Гулливер была впервые напечатана в 1913 г. Русский перевод З. Н. Журавской был впервые опубликован в 1914 г. в №№ 1–2 журнала Волны. Орфография, пунктуация и некоторые устаревшие обороты приближены к современным нормам.