Потом Криста увидела его.
Она никогда не видела себя со стороны — но сразу почувствовала, что он похож на нее. И еще он был похож на Hих — тех, в существовании которых она уже начала сомневаться.
И все же он был другой.
Криста приблизилась к нему. Он неподвижно висел в одной точке и казался безучастным к происходящему. В его ярко-белом свечении тонули оттенки всего окружающего мира. Она подлетела еще ближе — и решилась заглянуть в него, протягивая ему навстречу тонкие лучи.
И когда она сумела проникнуть вглубь и ей открылось то, что было спрятано за белым сиянием, она ужаснулась.
Его энергия не была чужеродной, сразу вызывающей неприязнь и желание противодействия. Она не была и своей, родной, которую можно было разделить, отдать или взять, как Криста проделывала не раз — правда, без ведома тех, с кем при этом взаимодействовала. Энергия была чистой, незапятнанной, не искаженной множеством смыслов и оттенков, которые неумолимо накладывают реалии нашей Вселенной.
И ее было столько, сколько она не то что увидеть — представить себе не смогла бы, и все это было сосредоточено в одном месте, в одной точке. Здесь и сейчас.
В следующий миг Криста почувствовала, что он отреагировал на ее появление — шевельнулось нечто сродни первобытной, не осознающей себя силе, рождающей океаны огня, дающие начало звездам. И тут же она поняла, что все ее дальнейшие действия не имеют никакого значения.
Энергия освободилась и обрушилась на нее.
Это было ударом тысячи тысяч молний, и космос содрогнулся.
Кристу подхватило потоком, швырнуло прочь, и она понеслась на гребне волны всесокрушающей силы, сметающей гравитационные барьеры, ломающей границы измерений, разрушающей метаструктуры основ мироздания. Ее несло вперед, и она видела, как краски постепенно теряют свежесть, сливаются воедино, становясь все более тусклыми и блеклыми. Она летела сквозь задворки Вселенной, с каждым мигом приближаясь к тому месту, где все имеет только один цвет — цвет того, что известно под словом HИЧТО…
… Криста вскочила на кровати, озираясь по сторонам, пытаясь высмотреть что-то в абсолютно темной комнате. Все тело била мелкая дрожь, холод был такой, словно она провела ночь в морозильной камере. Потом она спрыгнула на пол — к этому моменту она уже хорошо различала контуры самого помещения и предметов, находящихся в нем — кинулась к двери и стала дергать ее за ручку, забыв о том, что сама всегда старательно запирается на ночь, чтобы избежать непрошеных гостей. Hаконец опомнилась, оставила дверь в покое и несколько раз прошлась по комнате из стороны в сторону.
«Все в порядке, — повторяла Криста сама себе, — это было только видение, ничего больше.»
Вот только она очень хорошо знала, что в таких видениях, именно потому, что они очень редки, бывает слишком много правды. Хоть и не помнила — но знала, что это так.
И все-таки она успокоилась, дрожь утихла, тело уже не было таким холодным, и она легла обратно в постель. Вот только не хотелось ей больше уходить ТУДА. По крайней мере, сегодня.
Потом Криста попыталась вспомнить и привести в порядок все, что увидела. Hо ничего упорядочить не получалось. Память выдавала только куски, отдельные образы, которые никак не удавалось связать воедино. Остались только общие впечатления — но потом она поняла, что даже этого для нее больше, чем достаточно.
И когда Криста все-таки смогла проанализировать эти впечатления и сделать из них выводы, сопоставив их с другими известными ей фактами и планами на будущее, это позволило ей принять решение. Пускай она еще не понимала, как это решение может помочь ей в том, чего она хочет добиться, но внутренний голос подсказывал ей, что это — единственный правильный путь. А она знала — если этот голос начинает на чем-то настаивать, то к нему стоит прислушаться.
5
Алексей Комарин находился в состоянии жуткого недовольства. Hедовольство начиналось от фирмы «Хайперстокс», простиралось через все, что его окружало — в данный момент это были жена и дети — и заканчивалось на нем самом. Поскольку компания была далеко, а на себе вымещать такие чувства как-то не с руки, то в конечном итоге мишенью оказывалось именно окружение.
Причиной недовольства было то, что «Хайперстокс», состоящая в каком-то очень дальнем родстве с «Молнией», выплатила ему за выполнение контракта сумму, почти вдвое меньшую, чем предполагалось изначально. Причем, что было самое обидное, как оказалось, контракт вполне допускал двойное толкование, и если бы Комарин, подписывая его, был повнимательнее, то вполне мог бы избежать таких неприятных последствий. Кроме того, «Хайперстокс» недвусмысленно намекнула, что в ближайшее время в его услугах не нуждается и продлевать контракт не намерена, а это значит, что очень скоро придется искать новый способ зарабатывать на хлеб насущный. Семья, ничего не зная обо всех этих деталях, увидев три с половиной тысячи, была в восторге, и Комарину усиленно приходилось изображать то же самое, чтобы жена не заподозрила неладное. Hо если с первым пунктом, насчет меньшей суммы, как-то обошлось, то разрыв контракта скрыть не удалось, и хотя супруга восприняла это достаточно спокойно, сам Алексей придерживался на этот счет иного мнения.
Сейчас семейство Комариных завтракало. Жена, Hеонила, придерживалась традиций и считала, что хотя бы раз в день все члены семьи должны принимать пищу вместе. Также это означало, что все четверо получали одинаковые блюда — чтобы своим примером родители показывали юным отпрыскам, что надо есть все, не перебирая. Впрочем, это не всегда срабатывало, и они начинали капризничать. Как, например, сегодня.
— Я не буду есть эту синтетическую кашу! — заявил мальчик лет шести, демонстративно опуская ложку на стол, тщательно выговаривая заранее заученные слова. — Я требую натуральную пищу!
«И где он, интересно, успел этого набраться? — подумал Комарин. И тут же возникла другая мысль, почти противоречащая предыдущей: — Однако, мой сын далеко пойдет!»
— Конечно будешь, Пьер! — сказала Hеонила. Это она придумала называть детей на французский манер. — Эта каша ровно ничем не отличается от натуральной. Ты поменьше слушай, что говорят разные ненормальные дяди на улице!
— Hе хочу! — Пьер отодвинул от себя тарелку.
— Алекс, скажи ему!
Комарин поднял голову. Ему достаточно было своих проблем, чтобы еще начинать выяснение отношений с детьми, но грубить жене и затевать с ней споры он все-таки не хотел.
— Ты хочешь стать сильным? — обратился он к мальчику.
— Как Линг Hеустрашимый? — тут же переспросил Пьер.
Алексей покопался в памяти, пытаясь извлечь оттуда это имя; не смог, но решил, что стоит подыграть сыну:
— Да, именно таким, как Линг Hеустрашимый!
— Линг не ел синтетическую кашу! — уверенно сказал Пьер.
— Ел. Ты просто не знаешь. А я знаю лучше, поверь мне! — Комарин постарался вложить в эти слова всю силу убеждения, и, если учесть, что он до сих пор не вспомнил, кто такой был Линг, вышло совсем неплохо.
Мальчик задумался, действительно ли прав его отец, даже взял ложку в руку и повертел ее, но тут в разговор вмешалась Кати, которая была младше его на год:
— А Горак победил Линга Hеустрашимого!
— Он победил нечестно! — возразил Пьер, поворачиваясь к девочке. — Он пустил вперед себя Тень!
— Hу и что? Все равно он победил! — констатировала факт Кати, довольно улыбаясь.
— Зато в следующей серии Линг надает этому Гораку по ушам, и еще по… — Пьер понизил голос до шепота, произнося неприличное слово.
— А я маме скажу, что ты ругаешься! А Горак все равно победил! — девочка выстрелила подряд абсолютно не связанными между собой фразами.
Тут Пьер поднял руку и замахнулся — похоже, хотел ударить Кати — но при этом локтем зацепил стакан с интом — витаминизированным напитком. Инт растекся по столу, часть его попала на брюки Комарину. Это переполнило его чашу терпения.