Они двигались слишком быстро, были слишком неуловимы, чтобы она могла прицелиться в них своей винтовкой, поэтому вместо этого она использовала ее как дубинку, рыдая от ужаса, но отказываясь стрелять. Она била одну псевдоласку за другой, пытаясь удержать их подальше от Барнаби, но на месте каждой, кого она била дубинкой, всегда появлялось еще две.
Камень зарычал от ярости, почувствовав под собой мыслесвет.
Ужас двуногого нахлынул на него подобно приливу, но, несмотря на весь его страх, именно фокус этого мыслесвета схватил Камень за горло. Он распознал в этом отчаяние. Он познал то же самое отчаяние, когда Золотоглазая погрузилась в свой последний сон в его объятиях. Он сам чувствовал это, когда страстно желал никогда не просыпаться и не обнаруживать, что она ушла. Но в двухраундовом поединке капитуляции не было. Он будет сражаться с иглозубыми до тех пор, пока не перестанет сражаться, и не только за себя. Камень ощутил ее отчаянную решимость защитить громкоголосого так же, как он ощутил кроваво-красную, яростную решимость того защитить двуногого.
Они были мыслеслепы. Ни один из них не мог ощутить вкус другого, знать, что другой скорее умрет, чем оставит их. И это не имело значения. Не для них. Они будут сражаться и умрут вместе, так же верно, как любой из народа будет сражаться и умрет вместе.
И когда он осознал это, он осознал и кое-что еще.
Он не мог позволить им сражаться и умереть в одиночку. Он слишком хорошо знал, что это значит.
Даже сквозь яростный вой Барнаби и свою собственную панику Корделия услышала другой звук. Это было похоже на разрыв холста. Она никогда не слышала этого раньше, но какой-то уголок ее мозга понял, что это должно было быть, и ей захотелось закричать. Отвергнуть то, что, как она знала, должно было произойти.
Древесный кот последовал за своим боевым кличем вниз с частокольного дерева.
Он попал ей в плечо, но только скользящим ударом, карамбольным выстрелом, который приземлил его идеально сбалансированным на всех шести конечностях прямо у ее ног.
А затем он взорвался в действии.
Камень понятия не имел, поймет ли громкоголосый, что он не просто еще один иглозубый, но у него не было выбора, кроме как воспользоваться своим шансом. Он бросился в безумный водоворот иглозубых вокруг ног двуногого, нанося удары острыми как бритва когтями и клыками, такими же острыми, как у любого иглозубого.
Корделия ударила дубинкой еще одну псевдоласку, судорожно всхлипывая. Существа прорвали ее брюки в нескольких местах, и она чувствовала, как кровь стекает по ногам, но ее раны были ничем по сравнению с ранами Барнаби. Ротвейлер теперь был весь в крови, и яростно дерущийся древесный кот тоже был окровавлен.
Они собирались умереть. Она знала, что это так. Но если бы это было так, то, клянусь Богом, они бы брыкались и царапались до конца! Барнаби никогда бы не бросил ее, она никогда бы не бросила его, и ни один из них не бросил бы древесного кота, который сделал их безнадежную борьбу своей.
Камень взвизгнул от боли, когда острые как иглы клыки вонзились в его правую ногу.
Его кусали не впервые, но на этот раз эти клыки достигли большого сухожилия на задней части его ноги. Нога ушла из-под него, и он упал, перекатываясь и нанося удары пятью парами когтей. Челюсти большого черного громкоголосого оторвали одного из нападавших, в то время как еще двое из них набросились на него самого, и Камню удалось распрямиться. Двое иглозубых воспользовались открывшимся преимуществом, прорвавшись мимо него и громкоголосого, карабкаясь вверх по ногам двуногого, пока не смогли добраться до его рук. Он вскрикнул, выронив свою громовую палку, отбиваясь от них, чтобы удержать их подальше от своего горла, и Камень бросился вверх, набрасываясь на ближнего иглозубого на костюме двуногого.
Он добрался до него и вонзил изогнутые когти правой истинной руки в его бедро, дернув его назад, перерезая ему горло левой истинной рукой, в то время как сам вцепился в тело двуногого, прикрывая его обеими руками-ногами и одной истинной ногой, которая все еще работала. Но он не смог дотянуться до второго иглозубого, поскольку тот выскользнул из хватки двуногого и рванулся к его горлу.