Он получил обратно свой сверток плюс наши полторы тысячи и пошел к дверям.
«Ну, - взывал я к Плутосу, - ну же!»
Мужчина встал. Постоял несколько секунд. Повернулся.
- Я думаю, пусть это полежит у вас до понедельника. Курс прежний.
«Есть. Бинго».
- Я позвоню знакомым, многим хочется сохранить свое добро, - добавил он, как бальзама плеснул.
Я напоил его кофе и рассказал пару анекдотов. «Какой милый человек, - думал я, - и он совсем не представляет, какую он оказал нам услугу. Да что нам...»
Перед закрытием в офис влетел полный мужчина с решительностью в мимике. Он сначала сунулся в окошко к Шуре, потом заглянул в щелку кабинета Якова Ароновича, наконец, прыгнул ко мне:
- Курс один к одному. Сто тысяч.
- Вы атлант! - воскликнул я, - на таких людях мир держится.
сунулся в окошко к Шуре, потом заглянул в щелку кабинета Якова Ароновича, наконец, Мужчина громко шмыгнул носом.
- Атлант - это что?
- Шура! Вип-клиента обслужи вне очереди!
В понедельник город встал «на дыбы».
... ... ...
В преддверии охоты.
Шли обложные дожди, а я третий день, как проклятый, торчал на Васильевской даче, ожидая Рубцова - он заманил меня таки на охоту (гад просто и всё - сам ржет, небось, в городе дома) - баба Катя (старая карга, живущая в домике по соседству с Васильевыми), божилась ему, что видела косулю с козленком, да не одну.
Да ведь и ошибиться могла или просто соврать от скуки. «Вот, как Бог свят, видела козу», - а сама и из дому не выходила, небось.
Какого черта я приперся сюда до Рубцова - было и самому непонятно, но я не знал о дождях - вот что. Да, я хотел помечтать вечерок над извилистой черной речушкой, пескарей потаскать, не для еды, а так, побаловаться, а сидел сиднем в замшелой, бурой от времени избе, хорошо хоть старуха-печь веселила - сушила промозглый воздух, да и уютней с огнем-то вечерами. Дров я не жалел - не мои.
Я надумал было купить местной водки и, аки барин, напиться, и уже зеленый дождевик стал натягивать - ан нет, решил. Это уж всегда так: только я напьюсь, приедет Рубцов, плюнет другу в веселые глаза и уйдет в лес один, а ты, вроде как, съездил, чтобы проваляться в деревне пьяным на веранде сутки, как тракторист какой - спасибо.
Маясь от безделья, я залез на чердак. Крыша была крыта старинной работы железом, крашенным изнутри суриком, казалась надежной и ровно, певуче шелестела под струями дождя - можно было сидеть и слушать это мудрое шелестение час, два. В центре чердака, на горбатой матице стоял чахлый столик с тумбочкой (кому-то было не лень их сюда затаскивать), я подергал ящички - в тумбочке лежал пакет, завернутый в желтую бумагу, на ощупь там были книги. «Почитаем», - я забрал пакет и спустился внутрь жаркой избы к печке.
А знаете, что хорошо на даче, когда идет дождь, вечер бесконечен, и связи с миром нет (телефон у Васильевых ловит в конце огорода, когда приподымаешься на одной ноге на чурке, для того там и лежащей) - простой, холостяцкий ужин. Летом прошлогоднюю картошку есть невозможно, да и лезть за ней в погреб - не её в баню! Лучше взять шампуры, навздевать на них кусочки хлеба и обжарить на открытом огне (ну и пусть подзакоптятся - не страшно!), к ним неплохо добавить маленькие колбаски, чересчур жирные для «городского» стола и, главная фишка, зеленый лук. Макать его в соль, лежащую в щербатом блюдечке и хрумать - да, это примиряет с действительностью.
Дождь, качаясь, хлестал по стеклам окошка. В щели рам текла вода. «Интересно, когда они сгниют? Вот Васильеву забота - окна менять. Ничего, а то размяк там, в Дубае. Так, а что у нас за автор - хорошо бы Дюма». Я устроился с жареным хлебом, луком и колбасками в кресле у огня и развернул пакет с книгами - это были три тома «Капитала» Маркса. «Гнида ты, Васильев!»
Это была судьба. Можно было тупо сидеть на крыльце и смотреть, как дождь теребит сочный подорожник, устилавший двор; можно было так же тупо пялиться на пляшущий огонь в печке; можно было читать «это». С отвращением я раскрыл книгу и углубился в строки отца социалистической идеи.
С первых же абзацев я с ужасом почувствовал свою непроходимую тупость - я не понимал ни слова.
Маркс предлагал мне отбросить все качества у товаров, оставив одно (почему его - не понятно), все они - продукты труда.
Я представил полку, где лежат осетр, картина Ван Гога, лазерный уровень - и не мог представить их «без качеств». Еще мне вспомнились смеющиеся глаза Наташки - я уже три раза водил её в кафе, но воз не двигался. «Наталья без качеств - супер!»
Я взял уголек из печки и написал поверх обоев (Васильевы говорили, хотят переклеивать, да и пора): «Наташа - коза». Потом добавил: «Дереза». Стало легче.