Это напоминало знаменитый проход «Битлз» по стадиону, в теперь уже далеком двадцатом веке.
- Я хочу сказать речь, - с дрожью в голосе сказал Шура.
- Оставь, апокрифы напишут без нас.
В офисе находилось несколько человек, в основном солидные мужчины и дамы. Шура подменил изнуренного, как лошадь после бегов с неловким жокеем, Якова Ароновича, и мы с ним закрылись в кабинете.
- Что, Яков Аронович, страшно? Не бойтесь - скоро третья часть симфонии, и все кончится.
- Анатолий, вы хотели мне рассказать о бизнесе...
- Ах это.
Я подумал, стоит ли говорить ему о нашем учителе - Карловиче, который был когда-то давным-давно «цеховиком» - шил «итальянские» сапоги, кстати, лучше итальянских. Нет, ни к чему - не время ностальгировать, время ломать судьбу.
- Вы помните, нобелевские лауреаты по экономике влюблены в убогий, но наглядный пример: любой поступок человека в рыночном обществе (хоть харчок) можно представить так - один продает, другой покупает. Так вот - это в корне лживо. Даже у дикарей, кроме этих двоих, всегда...
В кабинет заглянул Сережа.
- Анатолий Иванович, там «федералы» заявились.
Яков Аронович побледнел.
- Мужайтесь, товарищ, Тель-Авив не за горами.
Выходя в зал, мы столкнулись с Марьей Ивановной.
- Мы, Анатолий Иванович, как договаривались? Мою вам полы за восемь тысяч. А тут, что за бордель? Считаю, как проклятая, цельный день доллары - ни поесть, ни в туалет! Грех вам! Хучь бы премию выписали... Тысячу хучь бы...
Вероятно, я один такой идиот - замечаю тополя и поползней, остальные - прагматики.
Сад моего отца.
История эта началась давно, еще когда мой старик был крепким огурцом. Как-то в начале сонного, дождливого лета он позвал меня к себе в сад - что-то там помочь. Я решил сходить - я давно у него не был, и мне было интересно посмотреть на его старые замшелые груши, и повспоминать себя ребенком.
Мы встретились в начале белой дорожки, ведущей через таинственный сосновый бор - она шла как раз к тяжелым воротам в зеленом заборе, окружавшем участки - и пошли, слушая пенье птиц.
- Хорошо выделывает, правда? Это соловей. Тут их в кустах - пропасть. Люблю послушать, бабу Дашу вспоминаю, - сказал мой старик, улыбаясь.
Мы подошли к воротам, и он достал ключ от калитки.
- Вот пакость, - сказал он, показывая на ручку калитки, - каждый раз кожу на костяшках срываю. Так погано приварили - как на смех.
- Что же они, куда смотрели?
Я разглядывал ручку. Она была «присобачена» так близко к проему, что, как не берись - об его край зацепишься.
- Так ведь им скорее отделаться, и идти водку со сторожем пить.
Он пофыркал. Мы зашли за калитку.
- Да у нас все так. Вот посмотришь сейчас, как погано я прикрутил ручку к двери у домика.
Старик мой пошел дальше, раздраженно фыркая, а я немного задержался. Я смотрел на его удаляющуюся сутуловатую фигуру, слушал соловьев, дышал ароматами цветущего сада, и думал, что мы во многом похожи, и я, пожалуй, буду скучать, когда он умрет.
В саду мой старик поставил старинный самовар - он держал настоящий и топил его сосновыми шишками - и повел меня к маленькому, вросшему в землю колодцу под калиной, который выкопал еще мой дед Максим. Колодец стоял почти на границе с соседним участком, немного внутрь отцовского.
- Видишь, что творится? - сказал он раздраженно, - «она» совсем обнаглела.
Я не понимал. Мой старик подошел и глухо пнул, стоящую возле колодца, пузатую бочку с водой - соседскую.
- «Она» скоро лопаты у меня на участке хранить начнет. И рожа, ты бы видел, такая гадская - всё: «Здра-асьте». А глаза гестаповские. Такие вот людей и пытают.
- Так что же? Убрать что ли?
- Убери.
Я опрокинул бочку, вода хлынула в межу и ушла в землю. Старик принес обрезки труб.
- Бери-ка кувалду, да забей мне тут трубы на границе. И проволокой обвяжи. Нечего «ей» тут шастать. Колодец дедушка Максим копал, и стоит он у нас. Это наша «вотчина».
Я вбил трубы, навертел, как хотелось моему старику, проволоки, а потом мы долго пили чай с сухариками, и вспоминали мое детство.
Прошло какое-то время, и мой старик позвонил мне:
- Что ты думаешь с садом делать? Я спрашиваю, потому что моих сил уже нет, ходить туда.
- Нет сил, продавай.
- Ну-ну, не нужна, значит, «вотчина».
Он пофыркал и отключил телефон. А потом, довольно скоро мой старик помер, я же надолго уехал из этих мест. Прошло несколько лет, и меня судьба опять занесла в родные края. Я навестил могилу своих стариков, и, сам не знаю почему, решил сходить в старый отцовский сад.