Путин немало впечатлил нас тем, что ни разу за все время встречи не заглянул в записи; у него их вообще не было. А ведь даже лидеры вроде Альберта Гора не полагались на собственную память и пользовались записями; по крайней мере при переходе от одной темы к другой. В тот вечер Путин повез нас в Кировский театр оперы и балета[216] на оперу о победе русских над Наполеоном в 1812 году[217]. Нам понравилось это ощущение — разделять триумф с русскими, сидя в царской ложе; особенно приятно было видеть попранный французский флаг. Так Путин стал другом Британии; правда, ненадолго. В разгар скандала со спорными бюллетенями[218] на американских президентских выборах Путин даже звонил нам — спрашивал, следует ли уже поздравлять Буша с победой. Мы посоветовали подождать.
Построение дружеских отношений усложнилось после того, как русские убили на нашей территории диссидента; особенно нам не понравилось, что они при этом поставили под удар жизни многих других людей. Когда обнаружилось, что несколько самолетов «Бритиш Эйрвейз», совершавших рейсы Лондон—Москва, заражены радиацией, команда одного из них оставила самолет в московском аэропорту. Два радиоактивных следа крест-накрест пересекали Лондон — один тянулся за незадачливой жертвой Александром Литвиненко, другой — за убийцей, вернувшимся в Москву. Мы рассматривали способы отмщения, — например, могли усложнить процесс получения британской визы; однако Тони отверг все наши планы, заявив, что достаточно «заморозить» отношения с Россией. Кстати, тогда нас не поддержали ни американцы, ни европейцы.
Вообще если надо построить долгосрочные теплые отношения с лидером другой страны, хорошо бы начать строительство, когда этот лидер особенно уязвим; именно так у Тони вышло с Биллом Клинтоном, замученным скандалом с Моникой Левински. Скандал набирал обороты; Тони велел мне передать Клинтону ободряющее письмо через его помощника Сидни Блюменталя. Блюменталь сообщил, что сотрудники Белого дома паникуют, но Клинтон очень благодарен за поддержку. 27 января 1998 года Тони позвонил Клинтону и услышал, что Клинтон не хочет обсуждать по телефону что бы то ни было. Еще бы — разве может президент рассчитывать на конфиденциальность разговора, когда вокруг толкутся десятки помощников? Зато Клинтон выразил надежду на откровенный разговор, если Тони приедет к нему в гости. Неделю спустя мы прилетели в Вашингтон. Это был первый официальный визит Тони как премьер-министра на арендованном «Конкорде». Мы приземлились на военной авиабазе «Эндрюс»; бушевала гроза, и запланированный салют из девятнадцати орудий пришлось отменить. Тони остановился в Блэр-хаус[219], официальной гостевой резиденции рядом с Белым домом; Клинтон в приветственной речи пошутил: дескать, отныне и вовеки под «Блэром» будут разуметь британского премьера. Клинтон и Тони отправились с визитом в школу Блэра[220], неподалеку от Вашингтона. Тони подготовил серьезную речь о пользе образования, но оставил попытки ее прочесть, едва вошел в спортзал, битком набитый учениками в футболках с его именем, притом настроенными весьма буйно. Всякий раз, когда с уст Клинтона срывалось слово «Блэр», зал разражался одобрительными выкриками. Встреча очень взбодрила Клинтона, который в последнее время только и думал, что о скандале с Левински.
Впрочем, главным событием явилась пресс-конференция, имевшая место на второй день пребывания Тони в гостях у Клинтона. Клинтон зашел за Тони; перед пресс-конференцией он ужасно нервничал. Его помощник Рэм Эмануэль шептал ему на ухо о новых подробностях в деле Левински. Тони принял осознанное решение — поддерживать Клинтона во всем и действительно на пресс-конференции стоял за него горой, даром что в Великобритании этого не одобряли. Зато благодарность Клинтона не знала границ. Так был заложен фундамент на удивление теплых отношений, растянувшихся на весь срок у власти и не прекратившихся и потом. Мудрый премьер-министр в подобных обстоятельствах всегда остается на стороне своего коллеги — иностранного лидера.
218
Речь идет о 19 000 бюллетеней с голосами за А. Гора (2000). Эти бюллетени не были учтены при подсчете голосов, т.к. на бумаге имелись надорванности и помарки. Такие бюллетени получили название «чады» (от англ, «chad» — обрывок бумаги).
219
Особняк, построенный в 1824 году, принадлежал журналисту Фрэнсису Престону Блэру. Его газета была полуофициальным голосом администрации, к советам прислушивался сам президент. Блэр печатал протоколы Конгресса США.