— Вы что же, так ее у него и не отберете? — спросил он возмущенно.
Мы бы отобрали, будь она живой, объяснила я. Но эта выглядела мертвой — собственно, мы стояли, проверяя, не шевельнется ли она. А если она все-таки жива, то ее спасение потребует особой стратегии.
— Потому что кот такой свирепый? — спросил специалист по пчелам.
Потому что, объяснила я, мы много лет спасали мышей, приподнимая его за шкирку — осторожно, так, чтобы его передние лапы и туловище повисали в воздухе, но задние опирались на землю. Тогда он ронял мышь, а мы ее подхватывали. Но теперь Соломон наконец понял, что к чему. Когда мы его приподнимали, он вытягивал передние лапы, чтобы самому поймать падающую добычу, а вдобавок для пущей предосторожности перекусывал ей позвоночник, едва мы ее хватали.
— И она в любом случае погибнет, — объясняла я. — А потому мы ждем, не пошевелится ли она, а тогда, чуть он ее отпустит, мы его схватим, прежде чем он успеет снова ее сцапать.
Соломон, словно в подтверждение, осторожно положил мышь на газон и поглядел на нас.
— Ну, вот видите — она же мертвая, — сказала я умиротворяюще. После чего мышь встала и побрела прочь. Мы бы спасли ее даже тогда, если бы специалист по пчелам бросился к Соломону вместе с нами. Соломон схватил мышь и смерил нас мрачным взглядом. С чувством исполняя роль Пантеры, Отступающей с Добычей (Соломон всегда любил эффектную драматичность), он ускользнул к углу коттеджа, на каждом шагу подозрительно оглядываясь на нас через плечо. И тут, в попытке доказать специалисту по пчелам, что мы были не так черны, как малевал нас Соломон, я махнула рукой на осторожность и бросилась за ним. Ну и, конечно, Соломон мышь прикончил.
Ничего хорошего. Но, что было хуже, когда специалист и Чарльз направились к улью в глубине сада, Соломон подбрасывал дохлую мышь в экстазной сиамской пляске на газоне слева. А когда они вернулись, закончив свое дело, Соломон подбрасывал еще одну, теперь уже справа. И невозможно было сделать вид, будто мышь та же самая. Первая была большой жирной полевкой, а вторая — крохотной бурозубкой. И не только Соломон, редчайший неумеха, когда дело шло о ловле мышей, умудрился в первый и последний раз в жизни изловить две за десять минут, как уныло указал потом Чарльз, но ему обязательно надо было проделать это на глазах такого поклонника Природы, что он, возясь с пчелами, даже не надевал перчаток. (Если они будут жалить его открытые руки, очень серьезно объяснил он Чарльзу, это не обязательно грозит им гибелью, но если жало вонзится в кожу перчаток, то оно будет вырвано, а это — смерть.)
Вот такая картина. Соломон охотится на мышей, допекает Шебу, отправляется на прогулки… Всего за несколько недель до его смерти Долину затопило, и тогда не было ни малейших признаков, что с ним что-то не так.
Все началось с ужасающей грозы. Наши кошки, следуя нашему примеру, не обращали на нее ни малейшего внимания, но мы хорошо знали, что выше на склоне холма мисс Уэллингтон уже поспешает в свой чуланчик вместе с кошками и прочим. Я попыталась позвонить ей, чтобы поддержать морально, но никто не ответил.
— Свихнутая старушенция, — сказал наш сосед старик Адамс, когда он заглянул с мешком на плече, чтобы подарить мне кочаны капусты, и я рассказала ему об этом. — Снимает чертову трубку, чтобы молния не ударила.
Тем не менее я заметила, что, выйдя из нашей калитки, он направился вверх по склону. Конечно, нагрубит ей, но и удостоверится, что с ней ничего не случилось.
Тем временем мы увели Аннабель в ее конюшню по ту сторону дороги… Аннабель, которая очень даже о себе заботится, стоит пойти дождю, тотчас, приняв позу Любви Изгнанной, стоит на склоне над коттеджем и безутешно мокнет, пока мы не сжалимся и не уведем ее под крышу… Мы затопили камин (июль там или не июль, а было холодно!), и от пылающего огня стало веселей на душе. А потом пошли наверх любоваться грозой.
Над нашими холмами в западном краю разражаются сильнейшие грозы, и эта не явилась исключением. Гремящая завеса из дождевых струй, в небе порыкивает гром, как вышедший на охоту лев. Молнии кривыми саблями вспыхивали позади двурогого холма. Соломон сидел на подоконнике свободной комнаты рядом с нами и, как я помню, с интересом наблюдал происходящее.
Чарльз первым взглянул вниз и увидел, что из-под калитки течет вода.
— Под мостом снова завал, — сказал он. — Пойдем расчистим.
Наш коттедж выходит на мост через ручей — вернее сказать, мостик, под которым часто скапливаются ветки и листья, запружая воду. Но на этот раз дело было в другом. Когда мы вышли на крыльцо, вода уже бесшумно разливалась по саду, точно прилив по пескам, а когда мы поглядели через калитку, то вместо ручья увидели быстро вздувающуюся реку, которая уже затопила дорогу от края до края.
После этого события развивались стремительно. Мы кинулись за листами кровельного железа, хранившимися для починки навеса Аннабель, и попытались забаррикадировать калитку. Но едва нам это удалось, как вода ворвалась из-под ворот выше по улице и широким бурым каскадом полилась через опорную стенку.
Мы тут же подумали о прудике в нижнем дворе — поток сразу его промоет, точно струя из крана в мойке — блюдце.
— Плитки! — вдохновенно закричал Чарльз. Нам только что привезли плитки, чтобы вымостить подъездную дорогу. И вот — нам было понятно, что отвести воду от прудика нам не удастся, но нас тешила надежда, что нам удастся снизить ее напор, помешать ей унести рыбок, — и вот мы стоим уже почти по колено в мутной воде и лихорадочно ставим плитки вертикально вокруг прудика, а тут на дороге, шлепая по воде, появляется мистер Перри.
Наверное, его поразил наш вид, но и нас поразил его вид: шагает себе, закатав брючины повыше, укрывая голову и плечи большим черным зонтом. Его жена в гостях на холме, сказал он. Надо ее предупредить, чтобы она не пробовала вернуться домой на машине.
Он успел вовремя. Еще бы пять минут, и он бы уже не прошел по дороге. Ручей, в который со всех склонов лилась вода, превратился в бушующий поток и катил валуны, точно мячики для пинг-понга. И вот тут нам стало не по себе. Неужто это происходит на самом деле? И что нам делать?
Слишком поздно мы сообразили, что отрезаны от Аннабели. Между нами и ее конюшней по ту сторону дороги теперь с ревом проносился скоростной конвейер из кипящей бурой воды и скачущих камней. Если бы даже произошло чудо, и мы удержались бы на ногах, и ни один камень не угодил в нас, перевести Аннабель на нашу сторону нам все равно не удалось бы: она бы пришла в панический ужас и утопила бы нас всех троих.
Торопливо мы разработали два плана кампании. Один для Аннабели. Если вода поднимается выше, мы привяжемся длинной веревкой к столбу задней калитки, как-нибудь переберемся на ту сторону, не попав под валуны, сломаем стену ее конюшни и уведем повыше, где безопасно. С этой целью Чарльз забрал веревку из гаража, пока еще можно было открыть его дверь, и всюду носил ее с собой, а я, кое-как бродя за ним в полных воды резиновых сапогах, всю ночь об нее спотыкалась.
Второй план для нас и кошек предусматривал, что в случае необходимости мы укроемся в нашей спальне, посадим Соломона с Шебой в парусиновые рюкзаки (их корзины были уже недосягаемыми — вода не дала бы открыть дверь сарая, где они хранились), вылезем через боковое окно на крышу оранжереи, а с нее переберемся на холм позади коттеджа. Мы и кошки будем пережидать наводнение на одном холме, а Аннабель на другом, точно серны на двух альпийских обрывах, разделенных пропастью, но по крайней мере мы будем в относительной безопасности. Естественно, если мы сумеем еще раз перебраться через поток от конюшни и если выдержит стеклянная крыша оранжереи…
К счастью, до этого дело не дошло. Телефон безмолвствовал. Молния ударила в трансформаторную будку неподалеку от нашего коттеджа, и Долина погрузилась во мрак. Волна продолжала подниматься, и вот уже угрожающе, точно приливная вода о причал, заплескалась у верхней ступеньки кухонного крыльца… Тут на него вышел Соломон, обозрел в отблеске свечей зрелище, открывавшееся с крыльца, и разразился филиппикой по адресу этой дряни, которая подбирается к Нашей Кухне… Еще дюйм, и она заберется в Холодильник, пожаловался он, и что тогда будет с Нашей Едой? Затем он вернулся в дом, нисколько не озабоченный, и присоединился к Шебе у огня. И словно он был маг и волшебник, почти сразу же вода начала спадать.