И одновременно в темном овальном проеме появился тот, кого все ждали. Это был мальчик… И это ему предназначался розовый «роллс — ройс», и это его собирались охранять бравые секьюрити, и это к нему бежал Седой с невесть откуда взявшимся огромным букетом цветов в руках…
Выходил он как — то странно, боком, словно не желая этого делать, — его буквально выдавливал сзади здоровенный охранник с коротким ежиком рыжих волос, в маленьких черных очках.
Невысокий, хрупкий, он был очень красив, этот мальчик или, точнее, юноша, похожий на мальчика. Его можно было бы даже назвать смазливым, если бы не глаза — не по годам серьезные и усталые. Он был одет в нелепую красную курточку с вышитыми золотом на нагрудном кармане тремя горными вершинами, в узкие короткие брюки и в большие, похожие на клоунские, ботинки.
Загадочный юноша задержался на верхней площадке трапа, вдохнул сырой, пахнущий жженым керосином воздух, криво улыбнулся и легко и беззвучно, словно полетел, побежал вниз.
За открывшимися воротами аэропорта их дожидался гаишный «форд». Включив проблесковые маячки и взвыв сиреной, он повел «роллс — ройс» за собой. «Субурбан» шел последним. Сидящие в нем парни молчали, сжимая в руках черные автоматические винтовки.
Седой расположился в «роллс — ройсе» рядом с водителем в форменном черном кителе и такой же фуражке с лакированным козырьком. Расстегнув плащ и вытирая носовым платком лицо и шею, Седой шутил и сам же смеялся. Водитель, однако, оставался невозмутимым, ни на мгновение не отвлекаясь от дороги.
Молодой человек сидел в углу, маленький и неприметный. Из — за глухой прозрачной перегородки он не слышал шуток Седого, да они его, похоже, и не интересовали. В глазах молодого человека были усталость и безразличие.
Они не стали въезжать в Москву, но внимательно и молча смотрели на нее, пока Москва была видна: парни с винтовками, Седой, даже водитель «роллс — ройса» коротко глянул назад.
Москва была огромная, зловещая, живая.
А молодой человек смежил веки — Москва его не интересовала.
На Симферопольском шоссе гаишный «форд» сменила гаишная же «Волга», и они взяли направление на юг.
Время от времени молодой человек открывал глаза и равнодушно, бесстрастно смотрел в окно, за которым появлялись и исчезали в сереющем воздухе приметы убогой российской жизни: бесцветные поселки с черным дымом из трубы котельной, безлюдные, словно вымершие, деревни, бабы, торгующие по обочине чайниками, полотенцами и рыбой.
В одном месте их маленькая колонна сбавила скорость почти до нуля — на дороге горел, чадя, перевернутый автомобиль, сгрудились машины и озабоченные люди. Седой постучал в окно перегородки, стал показывать пальцем на происходящее и что — то кричать, радуясь аварии, как ребенок. Молодой человек лишь мельком взглянул туда, а потом внимательно посмотрел на Седого и усмехнулся краешками губ.
Ведомые меняющимися гаишными автомобилями, они мчались на юг всю ночь. Печальные среднерусские пейзажи сменились пустынными далями. Седой спал, уронив голову на грудь; молодой человек, напротив, оживился, пристально вглядываясь сквозь стекло в плоское безлюдное пространство…
На рассвете «роллс — ройс» и «субурбан» въехали в распахнутые ворота просторного «новорусского» имения. Напротив огромного и довольно безвкусного, с колоннами по фасаду, особняка в окружении многочисленной прислуги замерли его хозяева: муж и жена Печенкины, Владимир Иванович и Галина Васильевна.
Он, большой, сильный, в ярком спортивном костюме, стоял босиком на росной холодной траве.
Она была одета элегантно и со вкусом в костюм неопределимого цвета и выглядела так, будто сейчас здесь не рассветное утро, а званый вечер, светский прием.
В его глазах были радость и веселье, в ее — грусть и даже немного печаль.
— Мама, — прошептал мальчик, выскочил из остановившейся машины и стремительно побежал к женщине. Они обнялись.
— Мальчик… Илюшенька… Малыш… — шептала Галина Васильевна, и из ее красивых с длинными ресницами глаз выкатились две прозрачные слезы.
— Ну что ты, мать, сырость тут развела, — добродушно пробасил Владимир Иванович, взял сына за плечи, притянул к себе и взглянул в глаза. Мальчик смотрел в ответ прямо и внимательно. И вдруг отец подхватил его под мышки, как малое дитя, подбросил в воздух и закричал:
— А вот мы какие! Смотрите! Завидуйте! Мы — Печенкины!
И тряс, тряс мальчика, словно большую тряпичную куклу.
— Володя! — взволнованно воскликнула Галина Васильевна. — Пусти, ты его покалечишь!