Готов согласиться с излишней резкостью, даже, наверно, несправедливостью некоторых оценок в поденных записях Самойлова. Впрочем, он и сам это понимал, оговаривая, что дневники стоит читать “с поправкой на дурное настроение” автора. Отношение Самойлова к А. И. было противоречивым, менялось с годами, однако неизменно заинтересованным и уважительным. Его характеризует такая дневниковая запись: “Отослал поздравительное письмо Солженицыну. В нем — скрытый упрек за его отношение к интеллигенции. Восхищаясь им, еще раз уверился, что возможны обстоятельства, когда мы окажемся в разных станах. Чем хуже будут обстоятельства, тем лучше будет Солженицын, тем значительнее его личность. Он человек воли и чести. Сочетание этих качеств, независимо от его воззрений, делает его первостепенной фигурой нашего времени” (10.12.1968). За подобные строки, попади дневник куда следует, как и за само послание, которое почти наверняка туда попало, тоже могло не поздоровиться. Это вновь на тему политической лояльности.
В связи с приведенной дневниковой записью хочу еще раз процитировать А. С.: “Теперь понимаю, почему при единственной нашей с ним ( Самойловым. — А. Д.) беглой, короткой встрече, году в 1971, он меня упрекнул: „Что же вы против своих?” Я не понял сперва. Оказывается — Авиетта в „Раковом”: что писателям слишком хорошо живется финансово”.
Не берусь судить, по каким приметам А. И. только теперь понял, что Самойлов подразумевал богатство писателей, — в его случае мнимое (см. выше), да и вообще сильно преувеличенное общественным мнением. Но под “своими”-то имелась в виду интеллигенция, к которой Самойлов безусловно причислял А. И.
Хотелось бы, чтобы мое письмо было опубликовано именно в Вашем журнале, автором которого Давид Самойлов оставался долгие годы. Не сомневаюсь, что журнал заинтересован в указании на эти, конечно, вовсе не злонамеренные ошибки.
С уважением
Александр ДАВЫДОВ (Кауфман).
P. S. В качестве своего рода послесловия к этому письму мною подготовлена публикация ранее неизвестного читателям дневникового текста Давида Самойлова. Его “Поденные записи”, частично публиковавшиеся в журналах, не так давно вышли полностью в издательстве “Время”. Однако уже после выхода двухтомника обнаружился блокнотик с еще несколькими датированными записями, имеющими, как мне кажется, самостоятельную ценность. Этот коллаж из краткой исповеди, пары стихотворных набросков, эстетического трактатика и подслушанных у однополчан и соседей по госпитальной палате незамысловатых армейских прибауток — эскизный, но вполне выразительный портрет юноши 40-х. Тут сочетание залихватской позы с подлинным мужеством, натужного цинизма с душевной нежностью, одиночества с радостью жизни, подверженности догмам эпохи с добросовестной попыткой прорваться сквозь них к истине. А целиком дневниковый обрывок поражает уже недоступной нам полнотой жизни. Да и сам автор через пару десятилетий ностальгически упрекал своего дневникового двойника: “С чего он выдумал, щенок, передо мною красоваться!” Пусть и перед нами покрасуется этот суровый и ранимый мальчик.
Итак:
ДАВИД САМОЙЛОВ
Дневник
(март — апрель 1943 года)
13/III
Сегодня полгода, как я на фронте.
Хороша кашка, да мала чашка.
Шилом моря не подожжешь.
— А это нашего лейтенанта жинка.
— Что, кадровая или трофейная?
Два украинца играют в карты.
— Ты пойдешь до мэнэ, я пойду до тэбэ.
— Закурим, чтобы жинка не журилась.
Потом поют про Сагайдачного, “что промэнял жинку на тютюн, на люльку” — неудачно.