К учению глухо.
Сегодня на завтрак одна затируха.
Сегодня на завтрак одни тополя,
Ташкентская пыль — и верблюды
Уходят сквозь дымку, плюясь и пыля.
Я их никогда не забуду.
Не худо б другое попробовать блюдо.
А в мареве голода млеет земля —
Ведь и на старуху бывает проруха.
Сегодня в газетах опять заваруха,
Сегодня на завтрак опять затируха,
И слухи
по городу ходят опять,
Что и затирухи
нам могут не дать.
И как с голодухи
Распухла
разруха,
Разбухла —
Конца не видать.
И в горле
становится сухо,
И, если хватило бы духа,
Я в горы
хотел бы бежать —
В благодать.
* *
*
Меня поймет один лишь планерист, —
Сказал он осенью двадцать седьмого.
Волошин слушал чтенье Королева,
Тот молод был, плечист, но не речист.
Как ветра коктебельский резок свист,
Он в детстве слышен и звучит мне снова.
Друг другу сказано всего два слова,
Волошин понял: тот душою чист.
Кто знал, что предстоит ему шарашка,
А после — вывести людей в простор.
Кто знал, что временами будет тяжко,
Тогда он просто свой привез планер.
Вверху созвездий зажигалась шашка.
Ночь наступала. Шла прохлада с гор.
1981.
* *
*
Недоноски строчили доносы.
И теперь до того я дорос,
Что сообщники ведьмы безносой
Потащили меня на допрос.
Но ничто не казалось бы лучше
Этих сразу сгустившихся туч,
Если б отняли благополучье,
Тучность лжи, чей поток так тягуч.
Не расправы страшусь я кровавой,
Я-то знаю, кто прав, кто не прав.
Искушение властью и славой
Хуже всех неприкрытых расправ.
* *
*
Глаз твоих излученье,
Их немыслимый свет.
Только в нем излеченье
От разломанных лет,
Только с ним разлученья
Настоящего нет.
Свет, струящийся прямо
С высоты на меня
С грустью тою же самой,
С той же болью огня,
Как в оконную раму
Блеск огромного дня.
* *
*
Ты не была озлоблена.
А просто — дождь косой,
А просто все раздроблено,
Совсем как Пикассо.
Все вдребезги, все в оспинах,
Поди попробуй склей!
Хоть после наши россыпи
Напишет Пауль Кле,
Хоть после из мозаики,
Нам застилавшей взор,
Поэты и прозаики
Свой понаткут узор.
Все на куски, все в трещинах,
Как битое стекло.
Но в снах, тобой обещанных,
Обоим нам везло!
Дождь в Париже
Pluviose irritбe contre la vie entiиre.
Baudelaire1 .
Все тех же щей, да чуть пожиже.
День разревелся непогожий,
И я затосковал в Париже,
Сегодня он пустопорожний.
Смерч и водоворот — кузены,
Смерть нацепила плащ осенний,
И книгопродавцы у Сены
В щитах найдут свое спасенье.
Дворцы поплыли в зыбкой смеси
Туристов и послегрозовья.
А революционный месяц
Плювьоз — от ливня образован.
И вымокли насквозь химеры,
И вовсе ни к чему бутики.
Отчаявшегося Бодлера
На мне промокшие ботинки.
1999.
1 Плювьоз, рассерженный на все живое.
Бодлер.
Плювьоз — название одного из месяцев, введенное после Французской революции; образовано от корня французских слов “дождь”, “идти” (о дожде).