История новейшего времени продолжает прирастать воспоминаниями. 80 процентов нынешних — портрет “Литературной газеты” последних десятилетий. Хроника доходит до путча-91, с составлением безумных списков кандидатов в главные редакторы. Не помню, существовал ли в те годы термин “протестное голосование”, но “безумное” я бы задним числом ввел. Справедливый сюжет “только не Бурлацкий” плюс “ветер свободы” заставлял коллег-журналистов в каком-то наркотическом экстазе вносить в списки имена Солженицына, Любарского, Аксенова или Беллы Ахмадулиной.
А написана книга интересно и местами весьма сочно, несмотря на обилие монструозных персонажей из номенклатурных пространств вроде аппарата ЦК. Отсюда они выглядят какими-то призраками, фантомами, как тот же Месяцев из Радиокомитета, уничтоживший знаменитый в свое время еженедельник “РТ-программы”.
Олег Лекманов. “Ты — на курсах, ты родом из Курска”. — “Вопросы литературы”, 2004, № 5, сентябрь — октябрь <http://magazines.russ.ru/voplit>.
“…Ты — мила, у тебя есть поклонники, / Этой белою ночью мы оба, / Примостясь на твоем подоконнике, / Смотрим вниз с твоего небоскреба”.
“Ты” — это переводчица Рита Яковлевна Райт-Ковалева. Правда, декорации не московские, как оно было на самом деле, а петербургские. Но на то есть причины, они — в “Докторе Живаго”.
Инна Лиснянская. Где крестиком миндальный воздух вышит… Стихи. — “Знамя”, 2004, № 9.
Я больше не хочу, я не желаю
Вылавливать сетчаткою дырявой
Мир из терцин, где я всему чужая
От пекла жизни до посмертной славы.
Сиюминутные мелькают лица
В кругах нечеловеческих комедий,
И тень от мраморного флорентийца
В крупицах марганца и зернах меди.
О Господи! Откуда что берется?
Заплеван снег застойной звездной кровью.
И все-таки одно и то же солнце
И во Флоренции, и в Подмосковье.
См. также: Инна Лиснянская, “Над солью вод. Из иерусалимской тетради” — “Новый мир”, 2004, № 10.
Лев Лосев. Стихи. — “Арион”, 2004, № 3.
Из трехчастного беспощадного, горько-нежного стихотворения, названного “Сейчас”:
.............................................
3
За окнами такой анабиоз,
такая там под минус тридцать стылость,
что яблоня столетняя небось
жалеет, что на свете загостилась.
Грозится крыша ледяным копьем.
Безвременный — день не в зачет, а в вычет.
Кот делится со мной своим теплом.
Мы кофе пьем. Один из нас мурлычет.
В подборке есть еще очень страшное стихотворение “Гад” — про ящерицу, выскочившую из ящика письменного стола, где еще недавно были рукописи. С новой лексикой вроде “словозбаслововязь”:
.........................
Крошечное чудовищеце,
хоть ладонью лови.
Рыльце его в кириллице,
зубки его в крови.
И редактор Word в моем компьютере тоже окропляет это все красненьким.
Афанасий Мамедов. Свой остров. — “Арион”, 2004, № 3.
Рецензия на сборник Максима Амелина “Конь Горгоны” (2003).
“Вопрошающим и сомневающимся — Конь Горгоны: книга стихов, написанная вопрошающим и сомневающимся поэтом. И это самая большая неожиданность для поклонников его таланта, уже попривыкших видеть в Амелине прежде всего уверенного в своей художнической правоте мастера Большого стиля, безукоризненно владеющего словом и числом. <…> „Не описать полета духа языком плоти”, — признается поэт и выдает лишь матрицу, в которой могут быть отлиты самые разные слова (не его, не поэта — чьи?), смысл которых будет напрямую зависеть от прочитанной нами книги, пережитого чужого опыта и от возможностей его усвоить. Это не поэтическое ловкачество и не кичливый вызов: „Не описать”, — говорит поэт, но сам-то ищет слова и находит, потому что знает разницу между бесплодными и плодоносящими словами, потому что живет он в эпоху слов — немощных.
Кто знает, возможно, как раз с этим и связана тоска его по векам прошедшим, когда слова умершие и умершие языки брали на себя труд и смелость передавать истины человеческого сердца. И может, именно с этим связано постоянное желание поэта соотнестись, сопоставить себя с далеким прошлым. Его поэзию называют то барочной, то классицистской, то постмодернистской — на самом же деле, сохраняя себя от сиюминутного, она, ни к чему не примыкая, не приставая ни к одному из берегов, выступает незримо островом, который кто-то, возможно, примет за оконечность материка, а кто-то — за опыт одной-единственной души”.