О суициде. Среди прочего: “Унификация ценностей, ранжирование людей по какому-то одному признаку — безразлично какому — автоматически оттесняют подавляющее их большинство в проигравшие: на вершине могут уместиться лишь немногие. Поэтому каждое развитое общество должно иметь много вершин, много ценностных, иерархических лестниц. Человеку необходима картина мира, всегда воображаемая, в которой он представляется себе красивым, значительным и даже в каком-то смысле бессмертным, то есть эмоционально причастным к какому-то значительному делу, не прекращающемуся с его смертью”.
Александр Мень. Счастье внутри. — “Вышгород”, Таллинн, 2005, № 3-4.
60-е. “Потом появился „Костя” [А. И. Солженицын]. Я ожидал по фотографиям увидеть мрачного „объеденного волка”, но увидел очень веселого, энергичного, холерического, очень умного норвежского шкипера — такого, с зубами, хохочущего человека, излучающего психическую энергию и ум”. Фрагмент книги “Александр Мень. О себе” — с голоса, с кассет .
Среди прочего: “Если включаться в борьбу, то здесь скорее должны были действовать какие-то „подставные лица”. В каком смысле „подставные”? Не „фиктивные”. Это лица, которые ни на что другое не годились бы (курсив мой. — А. В. ). Если бы письмо подписал не священник Эшлиман (фамилия эта мало украсила письмо), а некто Иванов, который бы просто соглашался с содержанием письма и дал бы свою подпись (все равно ведь не Эшлиман писал этот текст, а больше Феликс), то такие люди и несли бы за это ответственность — их бы не посадили за это письмо, но они имели бы за это какие-то неприятности. Пускай бы даже это были священники… Но такой человек, как Эшлиман, который столько мог бы сделать для Церкви, — был выбит из седла”.
Екатерина Мень. Кондратов день. Критика критики. — “ GlobalRus.ru ”, 2005, 10 октября <http://www.globalrus.ru>.
“„Литературная критика как цельный сегмент публичного говорения перестала существовать”, — ставит диагноз критик [Аделаида Метелкина]. Так она и не может больше существовать в том виде, в котором существовала последние 200 лет. Давайте представим себе хоть немножечко тот поток, с которым культурный продукт производится. Он грандиозен, и нет такого даже искусственного механизма рецепции, который мог бы дать этому оценку, „пропустив через себя”. Продукт производится машинным образом — аттестация же ручным. Экономически это несоотносимо. Бизнес заинтересован в наращивании тиражей — чего угодно, — и как клиент бизнес заказывает не художественный анализ в лице критики, а хроникерство, репортажный сканёж по поверхности и заголовкам. Коль скоро заказ таков — зачем читать произведения? Если бы заказ исходил от читателя, если бы подлинным носителем запроса был он, все могло бы встать на свои места. Но как это сделать, если читатель как главный „запросчик” давно стал „Другим”: переместился в иное измерение, живет себе параллельно, или, говоря экономическим языком, не является агентом культурного рынка?”
Cм. также: Аделаида Метелкина, “Другие. 90-е давно похоронены, но до сих пор не отпеты” — “ GlobalRus.ru ”, 2005, 23 сентября.
Аделаида Метелкина. Курехин был жук. 2010-е: война Севера и Юга. — “ GlobalRus.ru ”, 2005, 5 октября <http://www.globalrus.ru>.
“Тут надо пояснить, кто такой Андрей Курков. Вы не поверите, но это самый популярный в мире русскоязычный писатель, без туфты. Его книги переведены на 22 языка, их совокупный тираж — 4 млн. экземпляров; „Пикник на льду” не так давно числился в топ-десятке британских книгопродаж (а ведь известно, что английская читающая публика на дух не переносит импорта). При появлении Куркова на европейской ярмарке или просто в магазине за автографом выстраивается километровая очередь. Прописан Андрей не за тридевять земель, а у нас под боком — в центре Киева, кроме романов производит киносценарии (по одному из них снят хороший фильм Криштофовича „Приятель покойника”). Почему Куркова мало издают в России — тайна тайн; во всяком случае, „Последняя любовь президента”, вопреки дубоватому названию, штука вполне товарная”.
Алексей Мокроусов. “Куда мы почему-то попадали несколько раз подряд”. Борис Поплавский и Гайто Газданов в контексте “Чисел”. — “Новое время”, 2005, № 41, 16 октября.
“Если можно говорить о двух полюсах журнала „Числа” (1930 — 1934), то таковыми оказываются фигуры Бориса Поплавского и Гайто Газданова. Они являют собой единство противоположностей: enfant terrible, преступающий границы морали и буржуазных идеалов Поплавский, — и выглядящий собранным, взвешенным и уравновешенным Газданов. Если путем мысленного эксперимента освободить все поле от остальных фигур, этих двух окажется достаточно, чтобы задать координаты всему пространству”.