Нарушитель узковедомственных границ, Григорьев плодотворно вторгается в литературоведческую сферу. Одна из заветных и часто повторяемых автором конструктивных идей — призыв к теоретической разработке проблемы русского авангарда (или даже Авангарда — к такому написанию прибегает автор, когда ведет спор с “разоблачителями” типа Б. Гройса). В статье “Взлеты и падения авангарда” намечены реальные пути включения авангардной эстетики в общую картину художественного процесса, в построение единой “эстетической гносеологии”. Будучи сам носителем авангардной стилистики, Григорьев часто прибегает к научно-литературной гиперболе, к слову громкому, резкому и звонкому. И оно всегда обеспечено конструктивностью мысли, созидательностью устремлений.
Постоянная ориентация на многогранный и полнокровный мир Хлебникова помогает Григорьеву проявлять необходимую строгость в оценке современного экспериментального искусства, не “покупаться” на квази- и псевдоноваторство. Брезгливо отстраняется он от арт-дельцов приговского типа. Строг к Лимонову и Сорокину. Тем не менее мне кажется, что вопрос об истинных наследниках Хлебникова требует своей детальной разработки. Решить, что Велимир “недосягаем”, что никто к его высоте даже не приближается, — это не совсем органично для открытой эстетической системы Григорьева. “Веха” — это все-таки не венец и не конец, а единство прошлого и будущего. Полагаю, что исследовательского внимания в этом смысле заслуживает Геннадий Айги, чей словесный лаконизм и свободный стих — продолжение хлебниковского вектора. (“Необходим новый штурм самого понятия „верлибр””, — призывает Григорьев. Вот и свежий материал для такого штурма.) Не обойти здесь и Виктора Соснору — в частности, как мастера “паронимической аттракции”, впервые описанной в науке именно Григорьевым. Это, как ни крути, реальные будетляне.
Иная ситуация с Бродским, щедро представленным в именном указателе книги. Автор не раз упоминает проект “русской национальной идеи” В. Библера, где выстроена такая “тетрада”: Пушкин — Хлебников — Платонов — Бродский. И резонно его критикует, указывая, например, на отсутствие в этом ряду Блока. Но я сейчас о другом: как в синонимическом ряду могли оказаться такие эстетические антиподы, как Хлебников и Бродский. Вынесем за скобки оценочный аспект: у Бродского сторонников и защитников сейчас куда больше, чем у Хлебникова, особенно среди поэтического молодняка (заметим в скобках, очень и очень худосочного). Здесь мы имеем дело с чистейшим противостоянием Авангарда и Постмодернизма. Бродский как крупнейший представитель последнего ничуть не стремился к “самовитости” слова, не пользовался энергией его внутренней формы, держал язык в узде идейной задачи. Хлебников завещал поэтам быть “путейцами языка”, а Бродский пошел путем перифрастического многословия. Так, может быть, не надо примирять всех со всеми, а лучше говорить о необходимом противостоянии двух словесных эстетик? Именно так развел Тынянов в “Промежутке” “крайне левого” Хлебникова и “крайне правого” Ходасевича. Хлебников и Бродский — оппоненты. Григорьев ведь любит само это слово: есть в книге даже миниатюрное эссе с названием “Оппонента вызывали?”.
А в науке-то просто не может быть мышления “не оппонирующего”. Недаром Григорьев так часто спорит с единомышленниками и учениками, со многими “велимироведами”. Очень показательна статья “В защиту Будетлянина (Оппонирую О. А. Седаковой и „Миру” Хлебникова)”, в финале которой автор, в частности, предлагает Седаковой “не откладывая, ответить критикой этой нашей критики”. Внимательно следя за работой молодых коллег Н. Фатеевой и О. Северской, Григорьев весьма осторожно оценивает качество открытых ими “молодых дарований”. И это правильно, как говорил многократно упоминаемый в книге М. С. Горбачев. Именной указатель книги (как и “Будетлянина”) — картинка впечатляющая. Неподалеку от Жирмунского — Жириновский, перед А. Чудаковым — А. Чубайс, между Галичем и Галкиной-Федорук — Максим Галкин. Последнего Григорьев призывает включить вопросы о Хлебникове в игру “Кто хочет стать миллионером?”. Даже от составителей кроссвордов Григорьев ждет зашифровки имени “Председателя Земного Шара”. И, не дождавшись, предлагает нам собственную крестословицу “Хлебников”. Первый пункт по вертикали: “Автор первой книги о Хлебникове”. Семь букв. Угадали? (Якобсон.)