Положение спас Кузьмич — вдруг.
Явился с удочками, с баулом и, выбрав почему-то именно Олега, увел его с собой на рыбалку (“здесь озеро за лесом, так та-ам...”). Рыбалка, озеро, “та-ам” — бред какой-то, но именно это и помогло. Когда Олег, мрачный, опухший, без завтрака, ушел со стариком, тогда только Костя и смог повернуться, остудить ступни о доски, буркнуть “добрутр” оставшимся.
Начинался день, надо было пережить и его.
VIII
За прошедшие сутки меж друзьями-соперниками установился вроде как шаткий мир, но глядели поверх друг друга, и весь дом гудел от напряжения. Подавляя ярость, теперь уже Олег был как шут, со слишком злой улыбкой.
Так, например, собираясь в бабы-Машину баню, Костя — без всякой задней мысли! — предложил, да просто задался вопросом: в не взять ли гитару?.. Олег поначалу возражал по-человечески: мол, влажность там, температура... Потом — “опомнился”, и кривая издевательская улыбка растянулась на его лице: ой, прости, мол, гитара-то теперь твоя; хозяин — барин...
И за эти идиотские спектакли хотелось убить.
А когда шли втроем по жирной сельской темноте (с отсветом дальнего окна, с обрывком разговора, разговора людей, будто бы особо беззащитных), расспрашивали Никиту, в честь чего вдруг эта помывка. Отвечал загадками: есть, мол, серьезный разговор, не для женских ушей. Олег, конечно, тут не удержался от очередной издевки, зловещей:
— Да-а, надо наконец поговорить по-мужски! — за что и вляпался лицом в полотнище паутины с каким-то сладким треском не треском.
Баня, истопленная бабой Машей, звала окошком, и в тревожном ночном воздухе стояла нота сырокопчения.
В предбаннике было сухо, лечебно перехватывало дух. Голой воспаленной лампочке очень шло это — “лампа накаливания”; была, кстати, и керосинка, чтобы спокойно досидеть, когда в одиннадцать вырубят ток. Рассохшееся до мыльной белизны дерево, банные прах и мусор... Старая обувь, снова полчище обуви, почти окаменевшей, — да что ж такое!
— Да что ж такое! — Никита оступился. — Что у вас везде... Как будто целый полк живет! Вот как показывают в кино про концлагерь, вот так же, честное слово!
— Ах, это?.. Это бывших жильцов. Да, выкинуть надо, но как-то все... Ха, баба Маша разве отнесет что-то на помойку! Эти старики...
— Погоди, как — “бывших жильцов”? — не понял Никита. — Здесь люди разве не... насовсем?
Оказалось, нет. Костярин с большой неохотой разъяснил здешние порядки. Как только человека забывают “на большой земле”, его выселяют из поселка. Что называется — “на выход с вещами”. Куда?.. Неизвестно, да и знать не особо хочется.
Чтобы разрядить обстановку (пацаны стояли подавленные), Костя с фальшивым хохотком ввернул шутку из кино: “А у нас текучка! Ой, кака страшна у нас текучка!” — но никто не засмеялся, и пришлось, обратно надев серьезность, успокаивать: молодым-то как раз нечего бояться, их помнят до-олго... По-настоящему Костя волнуется только за Кузьмича. Кому он нужен, что там, что здесь. Дети позабыли... А вот с бабой Машей-то как раз все в порядке. С убийствами вообще особая “фишка”. Ведь пока виновный отбывает наказание, о человеке, получается, помнят, да?..
И поспешили свернуть эту тему — не самую веселую.
Взбодрившись, решали технические вопросы: как спасти самогон от беспощадного нагревания.
Самое странное в банных посиделках, в таком вот общении голых людей, — это полная, до дикости, несовместимость лица и тела . Как бы объяснить? Наверное, когда лицо очень знакомо, такой необычный “контекст” и бьет в глаза, и абсурд только усиливается тем, что переход одного в другое — вот он, весь на виду... Плюс загар, цвет лица все равно иной и граничит довольно резко. Болтаешь с кем-нибудь в парилке. И все равно от легкой ирреальности не отплеваться: это как если бы голова одна, самостоятельно прикатила к тебе и вот ведет беседу как ни в чем не бывало...
Пили, ржали, дурачились — пока не напомнили Никите, что он вообще-то грозился каким-то очень уж сурьезным разговором.
— Да. Костя, мы ведь уезжаем через два дня... то есть должны уехать. Короче, тебе нельзя тут оставаться. Я все продумал. Мы устроим тебе побег.
Костярин оторопел, а потом расхохотался, даже сильнее, чем надо, да просто чуть не шлепнулся с лавки. Убежать из Лодыгина! Ха! Святая простота! Они думают, что автобусная остановка не под контролем, что... что...