— Из-за чего?
— Да мало ли... На нервах потому что. — Он плеснул в рюмки примерно поровну. — Бери. — И не удержался, добавил: — Договорились же в пять, от силы — в шесть. Я и рассчитывал...
— Чего-то занудой ты, Ник, становишься, — перебил Володька.
— Не занудой, а просто порядка какого-то хочется.
— Ну, это нереально!
— В смысле?
— Для этого в лесу надо жить, а не в Москве. Без людей, короче... Ну, давай.
Чокнулись и выпили.
— Что за водка?
— Да “Путинка”.
— А мы “На березовых бруньках” привезли. Самый сейчас писк считается. Пробовал?
— Нет вроде.
— Попробуем. Отлично идет.
Володька попыхал трубкой:
— Затухла. — Снова стал совать в трубку огонек зажигалки.
— Да нба сигареты, не мучайся.
— Нет, я теперь эту гадость в руки не возьму! И тебе советую переходить. Уже и о здоровье нам надо думать, а эти сигареты... Советую, Ник, серьезно...
— Интересно, — перебил Сергеев, — а Пушкин курил?
— Пушкин? Хм... Не знаю.
— Ну ты-то должен знать.
Володька напрягся:
— Почему я должен?
— Ну как... Работа над образом... Вживление. Чтоб хорошо сыграть. — И Сергеев умолк, не зная, что еще сказать, с любопытством ожидая реакции Володьки; на всякий случай поставил рюмку на столик. Хотелось взрыва.
Володька осторожно выбил трубку. Поднялся.
— Пойдем к девчонкам... Неадекватный ты какой-то сегодня... Даже понять не могу.
8
С шампурами, вырытой из золы картошкой, бутылками и рюмками пришли в дом. Тихо, шепотом, чтоб детей не разбудить, поспорили, что делать с шашлыком — так есть или разогреть на сковородке. Решили — так.
— Да, кстати, Никита, — когда расселись и наполнили рюмки, обратилась к Сергееву, словно бы только сейчас его заметила, бездетная и безмужняя Наталья, — я твоей благоверной уже все сказала. Я лично — в восторге! Поздравляю. Вы прямо как положено — мальчик, потом девочка. Еще бы квартиру свою...
— Ну что ж, чьи-нибудь родители умрут — будет и своя квартира.
Жена возмутилась:
— Что ты говоришь-то?!
— Есть и другие варианты, — заметила сухо Наталья.
— Какие?
— Купить... кредит взять.
— Да уж... Давайте выпьем в конце концов. — Сергеев поднял рюмку: — За встречу.
Володька согласился:
— Это самое правильное сейчас...
Выпили и закусили. Помолчали.
— Оказывается, — повернулась к Сергееву жена, — знаешь, чье это белье? Мне Наташа...
— Какое белье?
— Ну, женское там висит. Оказывается... Помнишь, гусляр у Андрюхи жил прошлым летом, Максим? Еще весь крыжовник съел...
Сергеев усмехнулся:
— Его белье?
— Да подожди! Что за привычка стала перебивать?.. В общем, теперь он сюда еще и девку притащил. И они тут живут полгода уже.
— И что?
Володька в это время ел шашлык и запивал пивом, Наталья напряженно, даже прищурившись, следила за диалогом Сергеева с женой.
— Как это — что?! Надо его выручать как-то. Знаешь ведь характер его. Ведь талантливый художник на самом деле и иконы какие писал! — Жена перевела взгляд на Наталью: — Мы когда сюда приехали в первый раз, я зашла в ту комнату, там мастерская была, а там икона на мольберте стоит... Он над ней работал как раз... И прямо — светилась!
— Да, да! — изобразила восхищение и грусть ностальгии Наталья. — Я помню...
— А сейчас забросил. Целыми сутками в Щукинском, и ни денег, ни времени. И эти еще подселились.
Сергеев налил водки себе, Володьке и Наталье, жене — вина. Выпили как-то машинально и так же, без удовольствия, закусили.
— Давайте подумаем, ведь надо помочь, — продолжала жена уже другим тоном; так она говорила, когда к ним приходили ее друзья-туристы и начинали мечтать о походах. — Надо Андрюху вытаскивать. Что это за жизнь вообще, когда чужие в доме живут? И дом-то, по сути, крошечный... Где он, например, спит вообще? Ребята!
Чем активней она становилась, тем тяжелее было Сергееву. То ли после улицы в тепле разморило, то ли от малоприятного сидения за столом потянуло лечь и уснуть... А жена говорила и говорила, царапала и усыпляла одновременно: