“<…> масонство — это форма болезни христианского сознания”.
“Неискоренимое ощущение, что всем в мире правит нечто таинственное , а также извечная потребность человека в приобщении к с верхъестественному — неуничтожимы и могут реализовываться в различных формах даже тогда, когда в обществе господствует атмосфера отрицания самого и самого сверхъестественного — Божественного. Поэтому феномен масонства и появляется в Европе с атеистической эпохи Просвещения как суррогат религиозности ”.
“Таким образом, масонофобия — оборотная сторона масонства — является одной из форм иллюзиосозидающего сознания — создал себе иллюзию, и на душе спокойнее. Современными формами магически-терапевтических иллюзий являются и представления о „Галактическом Совете”, который зрит на развитие человечества, периодически посылая пришельцев и „тарелки”, будучи готовым на смертельном витке „откорректировать” земную цивилизацию. Этот диагноз можно установить и распространенному мнению о том, что планетой правит „Мировое правительство”, одной из акций которого является внедрение в России идентификационного кода. В подобных представлениях сказывается все то же стремление снять с себя ответственность за исторические свершения и внушить себе „индульгенцию безгрешных””.
Александрийские лишенцы, или Сбитая шкала русской поэзии. Беседу вел Юрий Беликов. — “Литературная газета”, 2010, № 44, 3 — 9 ноября <http://www.lgz.ru>.
Говорит Марина Кудимова: “Настоящий поэт работает на будущее. А шестидесятники выбрали путь отнюдь не легкий. Даже страшно тяжелый. Его можно определить двумя словами: „Здесь и сейчас”. Это труд, который и вознаграждается „здесь и сейчас”. <…> Более того, судьбы ранее ушедших это подтверждают. Сегодня никто не читает Роберта Рождественского. И трудно себе представить, что мы начнем его читать”.
“Если говорить о Рубцове, это совершенно удивительный по интонации поэт, которому, на мой взгляд, не хватило судьбы, чтобы доразвиться, как и очень многим русским поэтам, умершим молодыми. Для культуры это — лишний вопросительный знак. И оно ведь зашкаливает, количество лишних вопросительных знаков”.
Юрий Богомолов. Бродский. И так далее, и так далее… — “РИА Новости”, 2010, 29 октября <http://www.rian.ru>.
“Кто смотрел на канале „Культура” документальный мини-сериал „Бродский. Возвращение”, а еще раньше — „Прогулки с Бродским”, тот наверняка обратил внимание на вроде бы ничего не значащую, вроде бы пустую, но характерную для героя присказку: „И так далее, и так далее”. Она, как правило, следует за тем или иным рассуждением, смысл которого убегает за горизонт. Для нас он „убегает”. Для Бродского он — рядом, он — с ним. Для него нет линии горизонта. Вернее, она есть, но она для него не преграда”.
“„И т. д. и т. д.” для Бродского — не просто отточие; это не знак препинания, это скорее знак открытости, бескрайности, в том числе и мысли. А образ бескрайности и глубины для него — вода (чтобы сбавить пафос, он ее называет „водичкой”). И вообще для него два самых великих шоу — вода и плывущие облака, которыми он готов бесконечно наслаждаться. И так далее и так далее”.
Дмитрий Быков. Трезвый Есенин. — “Известия”, 2010, на сайте — 1 октября <http://www.izvestia.ru>.
“<…> лучшее из написанного им сегодня почти никому не известно, а чтут, цитируют и до сих пор поют на свадьбах то, что написал безнадежный алкоголик в состоянии прогрессирующей деградации”.
“Настоящий Есенин — это „Инония”, „Сорокоуст”, „Пантократор”, „Кобыльи корабли”, „Иорданская голубица”, „Октоих”, „Небесный барабанщик”: гениальные стихи 1918 — 1922 годов — все, вплоть до „Исповеди хулигана”, до „Пугачева” и „Страны негодяев”. Прав Вл. Новиков: одна из главных бед Есенина — то, что его присвоили архаисты, консерваторы, ностальгирующие почвенники, тогда как по духу он авангардист, новатор, стих его революционен, и Маяковский не зря чувствовал в нем брата и единомышленника, предрекая, что он стремительно сбросит маскарадный костюм сельского пастушка, повторяющего „по-исконному, по-посконному” — „голосом, каким могло бы заговорить ожившее лампадное масло”. Есенин был модернистом еще и поистовей Маяковского — стоит перечитать „Железный Миргород” или „Ключи Марии”. Но кто сегодня помнит его великие тексты первых пореволюционных лет?”