Карьер напротив остановки был весьма живописен. По краям карьера высокие сосенки кривыми корнями цеплялись за кромку обрыва. Судя по заржавелости оставленных внизу железяк, карьер уже давно не разрабатывали.
Захотели подняться, посмотреть с высоты на окрестности.
По левому склону огромные проплешины были покрыты мягким мхом.
Ксюша шла впереди. Глеб почувствовал потребность сказать хорошее.
— Как твой укус?
— Тебе интересно?
— Было бы неинтересно — не спрашивал бы.
— Откуда я знаю. Мне же не видно.
— Дай я посмотрю.
Она, не оборачиваясь, остановилась, расстегнула ремень и приспустила на одну сторону джинсы, — он увидел красное пятнышко. Подошел поближе, присел, приблизился глазами к нему. Прикоснулся губами и обнял ее ноги. Посмотрел наверх.
Она глядела вниз через плечо — снисходительно-укоризненно.
— Хочешь, я исполню брачный танец? — спросил Глеб.
— Ты хочешь меня рассмешить? — Но она и без того рассмеялась, а это означало, что и танца не надо. — У тебя одно на уме, — нашла она необходимым зачем-то сказать и сама поняла, что произнесла ну очень истертую фразу, миллиарды раз на всех языках мира уже прозвучавшую до нее — может быть, даже больше раз, чем “я тебя люблю”. — Какая чушь! — и, бросая вызов зазевавшимся комарам, стянула с себя футболку.
Комары, муравьи, клещи те же — все эти представители мелкой фауны просто не успели опомниться.
Мушки, мошки, травяные блошки.
Все зазевались.
Так ведь не в Индии живем.
Собственно говоря, как нечто автобусоподобное проехало по дороге, слышали оба, но что тут можно поделать? Ничего ровным счетом нельзя поделать.
Ксюша, Ксюша.
Глеб, Глеб.
По этому склону рос еще ландыш. Ландыш уже отцвел. Ландыш украшали большие бледные ягоды.
— Съешь одну ягоду и умрешь.
— Хочешь, съем две ягоды? — спросил Глеб.
— Два раза умрешь, — сказала Ксюша. — Не ешь.
Так и не поднялись наверх.
Смешнее всего было потом читать корявые надписи на бетонных стенах автобусной остановки. Ничего смешного в надписях не было, но почему-то было смешно. Ксюша подбивала Глеба что-нибудь изобразить свое, она даже нашла свободное место. Глеб достал шариковую ручку, но и первую букву не сумел вывести — ручка не хотела писать.
— А что бы ты написал? — спросила Ксюша, когда Глеб отказался уже от затеи.
— Не скажу.
И сколько она ни пытала его, не сказал.
Скоро стало понятно: дневной автобус не придет, ибо то, что проехало тогда, было скорее всего автобусом.
— Но как же так? — изумлялся Глеб. — Где логика?
Он легко мог представить, как опаздывает автобус на полчаса, но чтобы автобус прошел на полчаса раньше — этого он представить
не мог.
— Или тот злодей нам сказал неверное время?
— Он мог ошибиться в любую сторону. Если прошел действительно наш автобус, нам лучше идти вперед самим, а если автобуса еще не было, лучше не отходить от остановки.
— Так ждать нам или не ждать?
— Давай подождем.
К числу оживленных дорог эта щебенка точно не относилась.
Ждать еще пришлось на обочине около двух часов. Проехал микроавтобус, переделанный в грузовичок. Проехали старые “Жигули”, переполненные детишками (на заднем сиденье было четверо), — Ксюша, разглядев, опустила руку, а чадолюбивый дед с бородой, отпустив на секунду руль, руками развел: мол, не могу. На грибников не очень похожи. Еще проехали мотоцикл с коляской и два лесовоза, груженные длинными бревнами. Вот и все. Этак можно здесь до автобуса до вечернего проторчать, и нет никакой гарантии, что его не отменят.
Решили идти. И пошли. Демон зловредности, заставлявший их бессмысленно ждать, сразу дрогнул и отступил: тут же появилась попутка.
Дядечка в бейсболке был за рулем, рядом с ним — весьма полнотелая дама.
У обоих приколоты, как знаки отличия, белые ленты к одежде.
Ехали в Первомайск. Глеб и Ксюша возликовали, садясь.
Водитель и полная дама продолжали, по-видимому, прерванный разговор:
— Что-то очень простая печать, — говорил он. — Я посерьезнее ждал. Типа голограммы, как на водочной наклейке бывает. Вот ту сложно подделать. А эту легко.