Неужели опять — антропологическая константа?
Игорь Морозов занимается прояснением культурных механизмов того, что переживается как магическое. Они же все совершенно посюсторонние. По крайней мере, могут быть вполне исчерпывающе как таковые описаны. (Правда, магия от этого все равно никуда не пропадает, вот что удивительно.)
Исследование интересно тем, что оно разрастается на глазах. Первоначальной задачей автора, как признается он сам, было изучение только «фактов русской традиционной культуры и славянских параллелей к ним». Однако по мере занятия этой темой в нее втягивалось все больше и больше предметов разных времен и народов, разных типов и назначений… И что же оказалось? Именно то, что мы подозревали: очень похоже на антропологическую константу.
Коллеги-ученые здесь, кажется, действительно получат новый подход «к изучению функционирования антропоморфных предметов и их изображений» в разных культурах и социальных средах, их типологию и сравнительный анализ, оценку их роли в «процессах социального конструирования и программирования»… в общем, много нужных инструментов для упорядочивания реальности. А вольный читатель, как всегда, выберется из книги с очередной важной для жизни мифологемой.
Во всяком случае по прочтении становится ясно: кукла — универсальный язык (существующий, как и положено настоящему, живому универсальному языку, не иначе как во множестве диалектов), которым человек во все времена рассказывает самому себе — о себе же, о собственном положении в мире, о своих задачах, возможностях, невозможностях… «В ней овеществляется, становится явной, словно выворачиваясь наизнанку, сущность нашего взгляда на мир» (я же говорю — зеркало. Только — зеркало внутреннего!). Она дает человеку внятные уроки человечности. Кукла — это такой свернутый до размеров одной фигурки эпос для самых маленьких, самых неграмотных, самых бессловесных (так и хочется добавить: и самых рациональных, уверенных, что они уже все на свете правильно поняли). Или — для рассказа о том, чего словами никогда в полной мере не передать. Только пережить — в ручных и подручных и тем не менее живых моделях жизни.
А л е н д е Б о т т о н. Опыты любви. Перевод с английского М. Базиян. М., «Эксмо»; СПб., «Домино», 2011, 288 стр.
В своем первом романе, вышедшем на языке оригинала в 1993 году, автор обнаруживает ту завидную потребность если и не впрямую сопротивляться инерциям своей культуры (этого ему как раз в данном случае совершенно не хочется), то по крайней мере смотреть на них извне, даже будучи внутри, которой могут похвастать, как правило, только очень молодые люди. И вправду: «Опыты любви» британец швейцарского происхождения Ален де Боттон, философ, писатель и журналист, издал в 24 года, а написал, само собой, и того раньше. Вообще, впоследствии культурной нишей автора, заработавшего себе репутацию «полевого» философа, философа-испытателя, стало именно — впервые опробованное им в «Опытах…» — своеобразное испытание на прочность некоторых общих мест европейской цивилизации. Именно что своеобразное: основной вопрос этого испытания не столько о том, выдержит ли очередной топос тщательный критический анализ, но скорее о том, как современный человек мог бы его обжить и с его помощью выжить. В какой мере эта лодка, так сказать, годится для переплывания моря житейского. Отечественный читатель уже имел возможность составить себе представление об испытательных плаваниях де Боттона по его книгам «Утешение философией», «Динамика романтизма» и «Радости и печали работы», изданных в русском переводе соответственно в 2004 (первые две) и в 2010 годах.
Первая книга «полевого философа» — художественное исследование того, как чувствует себя современный западный человек внутри мифологемы любви, — одной из, пожалуй, последних действительно влиятельных Больших Мифологем (не самой ли последней?), которые остались в нашей культуре после нескольковековых усилий расколдовывания мира.
При ближайшем рассмотрении оказывается: «Опыты любви» — как раз пособие по обратному его, мира, заколдовыванию, хотя бы и на одном отдельно взятом участке. «Наша тоска по всеобщей определенности, — признается де Боттон с первых же строк, — никогда не бывает столь острой, как в те моменты, когда речь заходит о романтических отношениях». Надо, чтобы что-то — лучше всего обладающее достаточно надежным ценностным ореолом — тянуло, вело. По сути — это о потребности человека в мифе (в изначальном смысле: как в истории с устойчивым сюжетом), в диктуемых им картине мира и порядке действий. И о том, как человек этой потребности поддается, даже когда прекрасно отдает себе в этом отчет.