По утрам она просыпается на отдельной кушетке в комнате для прислуги, равнодушно глядится в зеркало, закалывает волосы, идет на кухню, варит ему овсянку… Пока готовится кашка, садится перед телевизором и смотрит «Шоу Малахова». Потом будит мужа, завтракает с ним... И тут уж она вынуждена сидеть напротив него, периодически вскакивать — подавать кофе, отвечать на дежурные вопросы: «Какие у тебя планы на сегодня?»; терпеть дежурные замечания по поводу семьи непутевого, безработного сына; подозрения: «Надеюсь, ты не даешь им деньги с карточки, которую я выделил тебе на хозяйство?» — «Нет. Если ты хочешь, я могу отчитаться за каждый рубль».
Потом она идет в банк, снимает пенсию с книжки, едет к своим — и там она уже главный человек. Во всяком случае, может на это претендовать. Она их содержит, нянчится с младшим внуком, с ней советуются, у нее просят помощи — старшего надо определять в институт на платное, а то в армию загремит. «Поговори с мужем! Может, даст денег?» Она обещает поговорить....
Итак, довольно властная тетка («большуха», по-деревенски) с вполне себе развитым чувством собственной значимости, вынужденная играть роль домашнего автомата при занудном, эмоционально чуждом ей и систематически, пусть и не со зла, унижающем ее старике. Периодически он спит с ней, но как жена она — никто и ничто, зато как вдова — «станет всем». Ясно, что так или иначе она поторопит его на тот свет. Это лишь вопрос подходящего случая.
Случай вскоре и подворачивается. Мужа накрывает инфаркт, она ухаживает за ним в больнице, ставит свечку за здравие, наставляет его безалаберную, ершистую дочь от первого брака Катю (Елена Лядова), чтобы навестила отца и была с ним помягче — все это с привычной печатью ледяной ханжеской добродетели на лице. Потом она забирает его домой, интересуется насчет денег для внука, он отказывает, да еще и ставит ее в известность, что решил написать завещание, по которому все имущество отойдет дочери, а ей — пожизненный пенсион. Тут уж тетке ничего не остается, как скормить мужу-инфарктнику две таблетки «Виагры». Ночь она проводит в смятении, зато утром, когда находит в постели хладное тело, — она уже с полным правом садится перед телевизором так, как ей нравится, и смотрит на хозяйской кухне то, что душе угодно. Никто не помешает. Кабала кончилась. Началась жизнь — настоящая, по своей воле. Она выгребает деньги из сейфа, едет к «сыночке», выкладывает пачки из сумки на стол с улыбкой искреннего торжества: вот! Мама решила проблему. Бестрепетно выдержав неприятные формальности — разговор с врачом: «Вы что, не знали, что ему категорически это нельзя», — кивок на упаковку «Виагры». «Я даже не знала, что это у него есть», — а также визит к нотариусу, она становится законной наследницей половины состояния покойного мужа и, не дожидаясь раздела квартиры, перевозит туда сына с невесткой и любимых внучков. Те рады, конечно, но по большому счету им пофиг: что в Бутово, что на Остоженке: «Тань, пиво у нас там есть? И орешков заодно принеси...» Жизнь входит в свою колею, а старший внук тем временем поплевывает с балкона, глядя на играющих в футбол гастарбайтеров.
Да. Это могло происходить где угодно.
В начале XX века повсеместно случилось «восстание масс» и люди с патриархально-крестьянским сознанием очутились в урбанизированном мире модерна. Поначалу их активно использовали как пушечное мясо и рабсилу на массовом производстве, но к середине века большие войны закончились, а к концу и производство переехало в Юго-Восточную Азию. Массы стали особо и не нужны. Чтоб не бузили, их постарались подсадить на иглу потребления и успокоить пивасиком, телевизором, велфером и прочими пряниками социального государства. При этом сознание у людей осталось во многом прежним — с четким делением на своих и чужих и «готтентотскими» представлениями об этике: «зло» — это когда у меня украли корову, «добро» — когда я украл. Время от времени, ошалев от безделья, массы ищут разрядку в мордобое и грабеже магазинов — но довольно быстро снова возвращаются на диван. Пока что особой угрозы для цивилизации они не представляют, но это пока. Во-первых, ресурсы социальной халявы сокращаются даже в сытых странах, во-вторых, на благополучный «первый мир» со всех сторон напирают тучи голодных мигрантов с понятиями еще более архаичными и этикой не менее «готтентотской». Абсорбировать их — задача нетривиальная, и как ее решать, не знает толком никто.
Перенеся действие фильма в родные пенаты, Звягинцев спокойно, отстраненно и почти безэмоционально констатирует, что мы вольно или невольно стали частью глобальной цивилизации и столкнулись с теми же проблемами, что и все. Что вчерашний советский рабоче-крестьянин так же жаждет халявы и пивасика с телевизором, а элита (многие в блогах по традиции обзывают ее «интеллигенцией») в лице абсолютно слепого в своем социальном чванстве Владимира и его дочери — гедонистки Кати, играючи утверждающей, что никакого смысла в жизни нет, да и быть не может, — смертельно рискует. Ибо место элиты, отрицающей свою работу по генерации смыслов, — на помойке, там же, куда выкидывают всякую потерявшую силу соль.